Александр Апасов - Разгуляй

Пару дней спустя я получил от Зои короткое теплое письмо. Сначала оно показалось мне просто запиской, извещавшей, что она-де прибыла в Седнев… В то утро, когда я с омерзением проснулся в поезде, Зоя уехала в Дом творчества художников. И вот теперь она сообщала, что «сбежала из Киева, не зная, куда себя деть», что вокруг царит багряная осень — такая же, как, по моим словам, подмосковная, что Седнев совсем не похож на украинские села — он холмистый и напоминает «вашу Тарусу», что ее беспокоят наши отношения, она скучает, надеется на встречу, а пока — очень, очень ждет письма.

А от Тани не было никаких вестей. Я понимал, что прошло всего три дня, и что Таня не в Доме творчества, и что, в конце концов, она всякое могла подумать о моем неожиданном исчезновении. Я попытался успокоить себя тем, что ее письмо, возможно, уже в пути, но это было не больше чем робкое самоутешение… А может, она и вовсе не собирается писать — ведь мы ни о чем не договорились, даже попрощаться не смогли, даже не предупредил ее об отъезде. Единственная надежда, что Мила все объяснит ей. Конечно, нужно было бы сразу по возвращении в Москву написать Тане. Я так и собирался сделать, но, вернувшись, закружился в очередном водовороте дел, и мало-помалу киевские бури отступили на второй план перед надвинувшимся московским беспогодьем — последствием моего внезапного отъезда. К тому же я успел встретиться с Митькой Мартовым, и, обсудив дела, мы вроде бы разложили по полочкам все мои сомнения. Вот тут я и получил от Зои так напоминающее ее импульсивную речь письмо.

«Милая, дорогая Танечка…» — начал было я — и от неожиданности остановился. Что такое? Что я пишу? Что это — случайность или так должно быть? И кому же все-таки писать?.. Я стал продолжать то, что начал. Письмо получилось грустное, напряженное. Может, причина была в том, что в Москве уже вступила в свои права осень и становилось слякотно и прохладно, а может, было что-то другое. Но мне было тоскливо, когда я писал Тане.

Зое ответил на следующий день. И странно — словно погода изменилась. Я писал в бурном киевском ритме, я заново переживал все то, что было в Киеве…

Пресс-центр вместе со штабом приехал в Киев за несколько дней до открытия Декады, и время это оказалось для меня самым напряженным: нужно было наладить контакты с местными газетами и радио, организовать пресс-конференцию, подготовить первые материалы для печати и проделать еще множество мелкой и хлопотной работы, которая обычно предшествует проведению фестивалей искусств. На этом, собственно, и завершилась деятельность нашей московской пресс-центровской группы, в дело включились киевляне, а о нас забыли — мы оказались в свободном режиме.

Но в первые дни дел было много, и побродить по Киеву — кроме вечерних прогулок по Крещатику да посещения Софии — мне не удавалось. На пятый, то есть на второй день после открытия Декады, я забежал на книжную выставку. Народу было много, и конечно же в основном все толпились у книг по искусству и у красочных стендов детской литературы. Я взял несколько интервью и разговорился с руководителем выставки Василием Ивановичем Тихоновым. Неподалеку от нас, ревностно демонстрируя свое служебное рвение, бдительно, с пристрастием наблюдал за порядком в зале Аркадий Семенович Шапиро. Сейчас он подозрительно поглядывал на девушку в легком бежевом пальто, листавшую альбом «Древнерусская живопись в коллекции Павла Корина».

— Аркадий Семенович наметил себе очередную жертву, — усмехнулся Тихонов.

— Старается, — тоже в шутку ответил я.

— Как бы он своим старанием не разогнал посетителей.

— Извините, — прервал нашу беседу интеллигентного вида мужчина в вельветовой куртке, — нельзя ли хотя бы при вашем посредничестве как-нибудь раздобыть коринский альбом? Я реставратор, в свое время проходил стажировку у Павла Дмитриевича, и книга нужна мне позарез… Может быть, есть какая-нибудь возможность выписать ее через Москву?

— Вряд ли мы сможем вам помочь. Книга давно разошлась. Даже у нас она в единственном экземпляре, — ответил Тихонов.

— А вот этот альбом вы видели? — указал я на любопытное, хотя внешне и невзрачное издание «Пермской деревянной скульптуры».

У меня были свежи впечатления от Перми, из которой я вернулся всего за три дня до поездки в Киев. Завязался разговор… Между тем девушка в бежевом пальто стояла рядом, внимательно слушая нашу беседу. По ее умным зеленоватым глазам можно было догадаться, что разговор интересует ее не из праздного любопытства. Когда я распрощался с собеседником и собрался было уходить, девушка спросила тихо, будто бы чуть робея: