Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— В Воздушную академию меня направляют, дядя Ваня!

— Ну! Радость, Миша! Хорошо!.. Василий тоже отписал мне, что его вот-вот отпустят на Урал. Заеду, слышь, отец, к тебе. Жду, жду. Нет. Где-то застрял. А Саня, значит, лег костьми. Хороший парнишка был! Забыть не могу! Всю войну от матери носил тайну на сердце… теперь придется открыть. Да. Так. Пойдем, перекусим, Миша. Там и скажу, зачем звал. А то по глазам вижу: спрашиваешь!

Стол был заново накрыт на три человека. На нем виднелись закуски, вина и даже водка.

Миша, войдя, воскликнул:

— Дядя Ваня! А чай? Чай, стало быть, побоку?

— Всему свое время: когда надо чай, значит — только чай. А теперь что ж, победили: вот-вот и мир подпишут. Ну, садись. Эй, друг ситный, входи! Караул в единственном числе! Это я Звенкина. Пленных немцев караулит, а Ахметдинов в лазарете: поранило его.

Из соседней комнаты вышел Звенкин, все такой же высокий, худой, малоразговорчивый, но улыбающийся во все лицо. Подойдя к Мише, он поздоровался с ним, повторяя одно и то же:

— Так вот где мы! Так вот где мы! Так вот где мы!

— Ну, наговорился? — дружески прикрикнул на него Иван Кузьмич. — Наговорился, теперь садись, ужинать будем. Чего тебе налить? Водки, что ль?

— Ну ее, ну ее, ну ее!

— Эх, тебе, друг ситный, речи только бы произносить, вон как шпаришь! На Урал скоро приедем, речь перед народом закатишь?

— А как же! А как же! А как же!

— Налью-ка и себе рюмочку. Ты, Миша, сам наливай, — и, налив рюмку водки, Иван Кузьмич, держа ее как фонарик, проговорил: — Давно не пил этой влаги. Последний раз на новоселье: домик нам на заводе вместе со Степаном Яковлевичем Петровым отвели. Николай Степанович на новоселье пришел. Ну, Кораблев, — ответил он на недоуменный взгляд Миши. — Вот тогда выпили! Да-а. Много времени прошло. Страшно подумать, что гитлеровцы были под Москвой, под Сталинградом, чуть в Баку не просочились! А теперь наши вон где, на Эльбе! Да. Так вот я за него — за Николая Степановича! Нету его. Погиб героем.

Они выпили, погрустили, и вдруг тишину нарушил Звенкин:

— Таких не найти! Таких не найти!

— Директоров-то? Умный был мужик. Да-а! Так вот, Миша, зачем вызвал тебя. Здесь у нас в доме жена Николая Степановича. Заслуженный человек. Вот ее бы отправить на самолете… на Урал, в городок Чиркуль. Там, положим, теперь, наверное, целый город: автомобили уже выпускают. При нас выпускали, Звенкин, только моторы, а теперь автомобили.

— Угу-угу-угу! — обрадованно воскликнул Звенкин.

— Ну как же, Миша, окажи уж нам всем такую услугу.

— Командарм разрешит? Я теперь в его распоряжении. Самолет есть. Многоместный, в личном распоряжении командарма.

Иван Кузьмич долго тер пальцем ладонь, затем сказал:

— Думаю, разрешит, он человек благородной души. На это дело мы можем наладить генерала Громадина, гостит у нас тут.

Так они засиделись почти до рассвета и уже хотели было расходиться, как вдруг здание дрогнуло, задребезжали стекла и тут же грохнули выстрелы — из пушек, зениток, из винтовок, автоматов, пистолетов — и понеслись крики:

— Победа! Победа! Победа!

Громадин в ночной рубашке высунулся из окна и, паля из пистолета, тоже кидал басом:

— Победа! Победа! Победа!

В этот час по всей Германии гремели пушки, зенитки, танки, винтовки, автоматы, рвались гранаты, и все это слилось в один мощный гул, и гул сотрясал землю.

Спустя некоторое время Громадин и Вася, кое-как одевшись, вбежали в кабинет Ивана Кузьмича. Тут генерал потребовал, чтобы его связали с Анатолием Васильевичем, и когда тот подошел к телефону, Громадин начал было извиняться, но, услыхав звонкий голос командарма и его приветствие, крикнул:

— И я! И я стрелял! Всю обойму выпустил! И спохватился: оказывается, четыре года воевал и ни разу не выстрелил. И вы? Тоже ни разу, товарищ командарм? Вот так вояки мы!

А Иван Кузьмич, воспользовавшись случаем, начал нашептывать генералу о том, что Татьяну следовало бы отправить на Урал, что подполковник Кукушкин берется это выполнить на самолете командарма.

— Ах да, товарищ командарм! Еще одно дело. Дела потом? Нет, это весьма срочное… о Татьяне Яковлевне. Здесь. Тяжело. Она хочет на Урал… А я думал. Не думать мне, а пусть она делает то, что подскажет ей сердце! — Громадин помедлил и, искоса глядя на Ивана Кузьмича, повел рукой, как бы говоря: «Ну вот какой приказ от командарма», — и снова заговорил: — Летчик есть. Подполковник Кукушкин. Да, да. Тот самый. Говорит, ладно бы на вашем самолете. Ну, очень хорошо. Очень. Так выпьем сегодня, товарищ командарм. Как? Вдребезги разбили и вдребезги напьюсь! Ну, это вы шутите. Всего хорошего, товарищ командарм! — Громадин положил трубку, повернулся и в дверях увидел побледневшую Татьяну.