Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— О да, полковник, я не мог не извиниться.

— И всё-таки, что вы думаете о патроне? — спросила трубка.

— Ума не приложу, полковник, мы перевернули в казарме всё кверху дном, проверили каждую щель и ничего не нашли.

— Странно, очень странно, майор, — удивлялась трубка. — Всё-таки будьте более бдительны.

В этот день унтер-офицер с большущей кобурой на животе вообще не появлялся в приёмной.

Фёдор Иванович взглянул на фельдшера.

— Ну как, Николай Николаевич? — спросил он.

— В норме, — с улыбкой ответил фельдшер. — Сегодня мы приняли самое настоящее боевое крещение. Без этого боец не бывает бойцом.

Фёдор Иванович кивнул головой.

— Да, приняли крещение. Нелёгкое это дело — быть бойцом.

— Нелёгкое, — согласился Николаев. — Ну что ж, Фёдор Иванович, начнем наш очередной приём.

Первым пришёл Коренев. По его виду было заметно — в лагере что-то произошло.

— Самарина расстреляли, — глухим голосом сообщил он.

— За что? — спросил ошеломлённый этой вестью Фёдор Иванович.

— Неизвестно. Других никого не тронули. Самарину мы верили. Он человек твёрдый.

— Нас обыскивали, — сообщил Фёдор Иванович.

Коренев с тревогой посмотрел на доктора.

— Не беспокойтесь, ничего не нашли.

— У нас тоже был обыск и тоже ничего не нашли. Командир просил передать товарищам, чтобы ускорили операцию.

— Хорошо, передам.

Это был, пожалуй, самый тяжёлый приём в жизни Фёдора Ивановича. Он думал о Самарине, о твёрдом и смелом человеке, который умер, но не выдал товарищей.

Отбушевали, отговорили вешние воды; пролетели на север караваны перелётных птиц; брызнули упрямой зеленью набухшие почки ветвей, пробуждённая земля примеряла свои наряды, как невеста перед свадьбой.

Оживлённей стало на просохших дорогах. Днём и ночью весеннюю тишину разрывали сердитые моторы, гусеничный лязг — это гитлеровцы колоннами подтягивали войска к фронту для нового летнего наступления. Но часто вдалеке от фронта внезапно вспыхивали жаркие схватки. Останавливалась колонна, фашисты очумело прыгали с машин, прятались в неглубоких кюветах и отстреливались.

— Партизанен! Партизанен! — слышались истошные крики.

Огромными чадящими факелами пылали на дорогах подожжённые машины. И пока гитлеровцы приходили в себя, пока их командиры кое-как собирали перепуганных солдат, чтобы отбить нападение, партизаны исчезали, чтобы снова нанести удар из другой удобной засады.

В эти дни доктор Корф плаксиво жаловался Фёдору Ивановичу:

— У нас, коллега, не хватает мест в госпитале, мы задыхаемся от раненых.

Доктор Бушуев с нарочитым удивлением спрашивал:

— Откуда могут быть раненые? Фронт далеко.

— Партизаны, партизаны, — говорил доктор Корф. — Они всюду, и я не вижу места, где бы их не было.

— Но позвольте, я внимательно слушал радио, читал газеты и верил, что армии фюрера удалось-таки зимой уничтожить всех партизан.

— Да, мне тоже хотелось верить в это, — вздыхал немецкий врач — Но факты, факты… Нет, мы не можем так воевать, мои нервы натянуты, как струна, и я порой чувствую, что не выдержу, — признавался он.

«Погоди, ещё не то будет», — радовался русский врач.

Однажды Зернов явился на приём к Фёдору Ивановичу в домашний кабинет. Он подождал в коридоре, пока доктор отпустит больных и, оставшись с ним наедине, озабоченно спросил:

— Как в лагере? Охранники ничего не подозревают?

— Нет, нет, Иван Егорович, всё, как выражается Николаев, пока в норме, — уверенно ответил Фёдор Иванович. После того безрезультатного обыска он действительно чувствовал себя в лагере прочно. Да и сами пленные делали всё, чтобы не подвести доктора Бушуева.

— Партизаны уже понемножку подтягивают силы, — сообщил Зернов. — Правда, силёнок у нас пока маловато, но представляете, какой будет отрядище, когда все наши товарищи из-за колючей проволоки перейдут к партизанам. Вы, Фёдор Иванович, тоже готовьтесь уходить. После того, как лагерь будет разгромлен, вам в городе делать нечего.

— Я понимаю, — согласился доктор Бушуев.

…У Безродного дьявольски трещала голова, как будто стягивали её ржавыми обручами. И всё из-за этого коменданта. Сегодня полковник Дикман опять вызвал его и зло сказал:

— Вы, доктор, слишком злоупотребляете моей добротой.

— Господин комендант, я… — начал было Безродный, но комендант прервал его.

— Сегодня вы исчезнете из города. Поняли? Ах, вы не поняли… Между прочим, раньше я был значительно лучшего мнения в вашей сообразительности, — усмехнулся комендант продолжая: — Вы уйдёте в лес к партизанам. Если вы не сумели их найти здесь, найдёте там, в лесу. Вы убежали из города потому, что не можете видеть немцев, вы врач и вас партизаны охотно примут. Через две недели, он полистал настольный календарь и что-то отметил. — Через две недели я жду вас. Если вы вздумаете остаться там, я найду способ известить партизан, что в их рядах шпион, и они вас с удовольствием повесят на первом суку. Если же вы по-джентльменски вернетесь ко мне с нужными сведениями, о которых я уже говорил вам, я отпускаю вас на все четыре стороны и даже устрою переезд в другой город, где вас сам чёрт не найдёт и где вы благополучно заимеете свою больничку. Поняли, доктор?