Альберт Лиханов - Встречи

— Почему же не так? Откуда ты знаешь?

Сенька сказал это с улыбкой, как бы в шутку: мол, он все понимает и просто поддерживает разговор. Но Тоня разозлилась. «Откуда ты знаешь?» Знаю!

— Ты бы хоть одно письмо написал…

— Я же тебе сказал, что глупый был.

— А сейчас поумнел?

— Немного поумнел.

Ах, как же тут все-таки хорошо! А запах-то какой, запах-то! Почему не делают духи из тополиных почек? Назвать бы их «Грезы детства» или по-другому, но в том же духе. В городе Тоня тоже чувствовала запах тополей. Весной или в начале лета после дождя она любила гулять по узеньким асфальтовым дорожкам старого квартала деревянных, построенных еще до войны, домов. Их аккуратное комбинатовское общежитие фасадом смотрело на большую и шумную улицу, а за двором начинался тот квартал. Улочки его были обсажены тополями. В марте сюда приходили женщины и ножницами на длинных шестах эти тополя подрезали. Ветви, выросшие за лето, складывали в кучи, а потом куда-то увозили. И так каждый год.

А рядом с общежитием, как раз там, куда выходило окно Тониной комнаты, росла лиственница. Высокая, ростом точнехонько в пять этажей. Всю зиму она стояла голая, обсыпанная маленькими круглыми шишками, а весною одевалась в ярко-зеленый бархат. Тоне очень хотелось погладить его рукой, но никак не могла дотянуться, еще бы чуть-чуть, всего несколько сантиметров, — и можно было дотронуться. Однажды Олег сделал из бечевки петлю, притянул ветку и обломал. Тоня поставила ее в вазу, но бархат вскоре пожелтел, осыпался, и Тоня выбросила ветку.

Как-то Олег затащил Тоню в ресторан. И вот там, глядя на раскрасневшиеся лица подвыпивших молодых парней и девушек, Тоня внезапно поняла, что никогда не станет настоящей горожанкой. Что она всегда будет из деревни Бобылихи. И вместе с тем она уже никогда не сможет вернуться в свое деревенское прошлое.

А вскоре Тоня сказала Олегу, что она ждет ребенка.

— Это ты серьезно? — спросил он.

— Серьезней не бывает.

— Но ты же знаешь, что у меня уже есть от той?

— Будет еще.

— У меня зарплаты не хватит!

— А мне ничего, Олеженька, не надо.

Это она сказала от обиды. Разве в самом деле ей ничего не было нужно? Думала же она, что, узнав ее решение, Олег поступится своей свободой. Вместе с тем предчувствовала она окончательный разрыв, но все-таки решила поступить так, сказав себе: будь что будет. А что стало — известно: ни мужа у нее, ни отца у Антошки.

Ах, тополя, тополя! Сколько вы всего напомнили!

— Поехали, что ли? — Тоня вздрогнула, услышав Сенькин голос.

— Да, да, Сеня, поехали. Только я Антошку подкормлю.

Антошка не спал. Елозил ручонками и лупил глаза. Тоня положила его на колени и стала кормить. Сенька обошел свой молоковоз, постукал каблуком шины, покурил, а потом заглянул к Тоне:

— Может, чего помочь?

— Ага, — сказала Тоня, — открой, пожалуйста, чемодан и достань пеленочки. Он у меня тут кое-что наделал.

— Какой большой! — сказал Сенька. — Зубов-то еще нету?

— Скоро прорежутся.

— Кусаться будет.

Сенька положил чемодан на капот и щелкнул замками. Розовые фланелевые пеленки лежали сверху.

Снова начались поля, испятнанные красными проталинами. Сенька думал неизвестно о чем, а Тоня смотрела по сторонам, радовалась, когда видела что-то знакомое, и ждала встречи с родной деревней, с матерью, готовилась к первому разговору с нею. Возвращалась мысленно в город, на комбинат, который уже успела полюбить, вспомнила о техникуме и несданных экзаменах, ругала себя за то, что забыла оформить академический, но успокоила себя: наверное, это можно сделать по почте. Учебу-то ей никак нельзя бросать, пусть и ребенок теперь есть, все равно нельзя…

А машина уже поднималась в гору, на которой крест-накрест разлеглись улицы Бобылихи.