Александр Авдеенко - В поте лица своего

— Здравствуйте, — сказал Полубояров.

— Здравствуйте.

Приветствия с одной и другой стороны прозвучали как дуэльные выстрелы соперников.

— Жарко у вас, — сказал Полубояров, опускаясь в кресло и вытирая голову платком, — жарче, чем у нас в мартене…

Пудалов, слегка постукивая мундштуком по зубам, излучающим золотое сияние, любезно откликнулся:

— Благодарю за интересную информацию о температуре в мартене. Однако полагаю, вы не только с этим пришли.

— Да. Я пришел с тем, чтобы опровергнуть письмо Грибанова, подручного сталевара из бригады Людникова. Я считаю, что он исказил факты.

Пудалов выдохнул табачный дым, разогнал его рукой и спросил:

— Простите, чей вы адвокат? Я хочу сказать: от чьего имени выступаете? Вас кто-нибудь уполномочил вести этот разговор?

— Никто. Я пришел по собственной инициативе. И по долгу совести.

— Прекрасно!.. Совестливый человек — это человек в квадрате, так сказать. Какие же именно факты исказил в своем письме рабкор Грибанов? Разве сталевар Людников не выступал на юбилейных торжествах Ивана Федоровича Шорникова?

— Грибанов неправильно истолковал его выступление…

— Ошибаетесь — правильно истолковал! Речь Людникова была именно такой, как ее квалифицировал Грибанов. Бе-зо-бразной! Так свирепо наброситься на своего товарища по труду, на своего учителя, так низко ему позавидовать, так беспардонно оклеветать перед лицом честного народа!

— Людников сказал правду.

— Чью? Какую? Кому она нужна, кому выгодна?

— Правда не может быть выгодной или невыгодной. Правда есть правда.

— Вот так классовый подход к правде! Или вы считаете, что правда бесклассова? Простите!.. Вернемся к фактам. Факт, что вы, как член жюри, голосовали за Шорникова. Факт, что одобрили письмо рабкора Грибанова в нашу редакцию…

— Этого не было. Не одобрял!

— Хорошо, смягчим несколько формулировку. Вы не возражали, когда Грибанов в вашем присутствии сочинял письмо в редакцию. Факт, что пришли в редакцию с целью нажать на корреспондентов, защищающих рабочую честь передовика Шорникова. Остается выяснить, почему вдруг сделали поворот и переметнулись от Шорникова к Людникову… Не потому ли, что в будущем муже Татьяны Власьевны Людниковой заговорили родственные чувства?

Полубояров побледнел. Руки его сжались в кулаки. Пудалов испуганно вскочил со своего места. Но Полубояров не ударил его. Тихо сквозь зубы сказал:

— Как вы попали сюда? Такого пройдоху и на пушечный выстрел нельзя подпускать ни к печати, ни к радио!

Уже взявшись за ручку двери, обернулся, посмотрел на узкую прилизанную голову Пудалова.

— Вы пережили сами себя. Перестарок!

В квартире моего друга Егора Ивановича нежданно-негаданно появился именинник. Аккуратно выбритые щеки и подбородок. Золотые подстриженные усы. Запах одеколона. Белоснежная наимоднейшая рубашка, воротник которой, твердый и широкий, плотно охватив темную жилистую шею Ивана Федоровича, прямо-таки душил его. Шорников обнял старого товарища, гаркнул басом старого солдата-гвардейца:

— По веселому делу к тебе, Егор!

— Это и слепому ясно. Теперь ты без дела, просто так, не изволишь заглядывать. Времени не имеешь. Нарасхват, это самое, твоя знатная личность.

— В другой раз отыграешься, Егор. Сейчас слушай, чего балакать буду. Айдате ко мне на юбилей! Сабантуй начнется в семь вечера. Но ты приезжай пораньше. Я с тобой, ворчун, особисто, с глазу на глаз, хочу отпраздновать.

— Иван, садись, поговорим… Удобнее, прочно усаживайся.

Шорников нехотя сел. Егор Иванович начал, по своему обыкновению, издалека:

— Сорок лет назад ты, безусый паренек, худой, лохматый, иззябший, подошел к моему костру и робко спросил: «Дяденька, можно погреться?» Я сказал, это самое, тебе, помнится, так: «Грейся себе на здоровье. Не мой он, костер, а общий, артельный». Было такое дело?

— Было. Да к чему ты это все вспоминаешь?

— Не мешай, Иван, сказку рассказывать… В первой пятилетке ты был мужиком-сезонником, а я бывалым мастеровым. Ты приехал в наши края за длинным рублем, а меня рабочий класс Урала и всего Советского Союза послал начинать краеугольное строительство. Ты букву от буквы с трудом отличал, а я технические чертежи читал одним глазом. Было такое дело?

— Ну, было… К чему пытаешь про то, что нам известно?

— Потерпи… В первой пятилетке мы с тобой начали вскрышные работы на горе.

— И Андрюха Булатов вместе с нами был.

— Пойдем дальше. Мы с тобой заложили фундамент первого кирпичного завода. В моих руках был мастерок с цементом, а в твоих каменная глыба пуда на три. Так нас и увековечили. Андрюха Булатов остался за кадром.