Особое внимание уделяет Тестов социалистическому соревнованию. Этот участок своей деятельности он считал главнейшим. Никому его не передоверяет, так как уверен, что только он может руководить им правильно.
Уверен он и в том, что знает лучше любого сталевара, как тот должен жить, работать, отдыхать, и потому обижается, когда его доброе намерение не оценивается должным образом.
Вот к этому весьма авторитетному товарищу Тестову, единомышленнику в борьбе за правильную линию жизни, линию горкома партии, и пожаловал Пудалов. Выложил на стол свое взрывоопасное сочинение и веско сказал:
— Моя статья о безобразном выступлении Людникова на юбилее нашего славного ветерана! Познакомьтесь, Матвей Григорьевич.
Тестов прочитал пять машинописных страниц и крепко пожал Пудалову руку.
— Ве-ли-колепно! Так говорю я. Так скажут и в горкоме. Наповал уложили распоясавшегося молодчика. Где вы собираетесь печатать статью? В многотиражке? Или в городскую газету понесете?
— Пусть опубликует ваша «Мартеновка».
— Ну, зачем же скромничать? Статья Пудалова украсит городскую и областную газеты.
— Сначала должна появиться в стенной. Так надо!
— Ну, раз надо… Вам, журналистам, виднее.
— Кто редактор «Мартеновки»?
— Грибанов. Подручный Людникова… Я с ним потолкую.
Так была решена судьба сочинения Михаила Пудалова.
Валя сдала документы, оформилась по всем правилам, побеседовала, как полагалось, с начальством рангом пониже Людниковой, приняла объект, поговорила с бригадирами и приступила к исполнению обязанностей прораба стоквартирного дома на улице Степана Разина. Исполнилось то, о чем мечтала чуть ли не с детства: стала полноправным строителем. Вступила на дорогу деда, отца. Ее называют теперь товарищ прораб.
Много дел обрушилось на нее в первый же рабочий день. Принимала панелевозы. Давала указания бригадирам. Подписывала накладные, путевки, требования. Произносила сотни слов, не имеющих никакого отношения к ее душевной тревоге. С головой окунулась в работу и все-таки не могла забыться: тяжесть лежала на сердце. Помнила встречу с Клавдией, последний разговор с Сашей…
В обеденный перерыв, когда десятиэтажная, стоквартирная махина затихла, обезлюдела, когда прораба перестали осаждать со всех сторон, сердце Вали заболело еще сильней. В одиночестве сидела она в прорабской, пила без всякого аппетита молоко, жевала бутерброд и перебирала в памяти события последних дней. Зачем в самолете она ответила на заигрывание молодца в красной куртке? Почему согласилась, чтобы он отвез ее в гостиницу и потом, ночью, на Солнечную гору? Дура, дура, дура!.. Себе изменила, и вот к чему это привело — ее оскорбила, унизила взбалмошная, распущенная девчонка Клава. И он, парень, тоже хорош. За версту видно — ловкач и бабник. Как подпустила его к себе? «Что же делать? — уныло думала Валя. — Как уйти от всего, что случилось? Да и не поздно ли спохватилась?..»
Татьяна Власьевна столкнулась с Полубояровым недалеко от строящегося стоквартирного дома. Он заботливо и встревоженно заглянул ей в глаза.
— Я вас разыскиваю по всему городу. Надо поговорить…
Татьяна Власьевна взяла его под руку и сказала:
— Пойдемте.
Пробираясь между огромными железными коробами с жидким, пахнущим сыростью бетоном, они вошли в еще не отделанное помещение первого этажа. В будущем универмаге не было ни души. Татьяна Власьевна уселась на краю штабеля досок. Полубояров сел рядом.
— Смотрите… — Достал из внутреннего кармана спецовки пачку бумаг, разложил их на доске перед Людниковой. — Вот квартальные показатели работы двух сталеваров, — сильно волнуясь, говорил Полубояров. — Печь Александра дала сверх плана три тысячи тонн стали, а печь Шорникова почти на тысячу меньше… Бригада Александра увеличила стойкость свода печи без капитального ремонта до трехсот плавок, а бригада Шорникова едва перевалила за двести… Я знал, кто победитель, но проголосовал за иконописного ударника. Уступил нажиму. Побоялся отстаивать Сашу, потому что вы… что я… Одним словом, хотел целым выйти из драки…
После долгой паузы Татьяна Власьевна спросила:
— Зачем вы мне все это рассказали?
Он не ответил. Татьяна Власьевна взяла руку Полубоярова, ласково посмотрела ему в глаза.
— Я знала, что вы человек мужественный и честный…
В резном старинном кресле, за большим столом, заваленным магнитофонными кассетами, папками, книгами, привычно сутулясь, сидел Пудалов, слушая магнитофонную запись. Длинные черные волосы зачесаны назад жесткой щеткой. Во рту дымилась сигарета, вставленная в янтарный мундштук. Пудалов выключил магнитофон и вопросительно-удивленно посмотрел на вошедшего посетителя в синей рабочей спецовке.
Читать дальше