Александр Авдеенко - В поте лица своего

На повестке дня один вопрос — о руководстве социалистическим соревнованием в главном мартене. За большим столом сидели члены бюро горкома, приглашенные — Тестов, Пудалов, Шорников, Полубояров, Влас Кузьмич, Александр Людников.

Колесов предоставил слово Тестову. Докладчик не спеша, с достоинством поднялся. В руках кипа бумаг. В глазах спокойствие. Тщательно выбритая голова сияет. Косоворотка темная. Пиджак новенький. Лицо отпаренное, будто отутюженное, — ни морщинки, ни единого волоска, обойденного бритвой. Представительный пятидесятилетний здоровяк, уверенный в том, что живет и работает как надо, не знающий угрызений совести. Удивительно! Люди его склада в подобных ситуациях чувствуют себя обычно крайне неуютно. Почему же Тестов так внушительно солиден? Заручился поддержкой Булатова? Не знает, как настроены Колесов и я?

Почти не заглядывая в приготовленные бумаги, Тестов обстоятельно доложил, сколько в цехе было ударников коммунистического труда в прошлой пятилетке и сколько стало теперь, как за это время выросла производительность труда, кто с кем соревнуется, как и кем учитываются результаты. Сталевару Шорникову уделил особое внимание. Рассказал, как Иван Федорович из квартала в квартал выполнял и перевыполнял план, как завоевал первое место и звание лучший сталевар. О Людникове не очень-то распространялся, сказал о нем вскользь, добродушно-пренебрежительно. Говорил тридцать минут — уложился в регламент. Сел на свое место с чувством исполненного долга.

Булатов хлопнул по столу ладонью, горячо, от души, похвалил оратора:

— Толково! Дельно! Ясный ответ на вопрос, почему главный мартен хорошо работает, опережая прочие цехи.

Колесов строго взглянул на директора и сказал, что не может согласиться с его репликой. Он расценил доклад Тестова как попытку негодными средствами выдать черное за белое, скрыть от членов бюро истинное положение вещей.

Булатов, слушая Колесова, пожимал плечами. Тестов побагровел. Пудалов низко опустил прилизанную, с пробором голову. Шорников теребил роскошные усы. Людников-старший ерзал на стуле, тихонько ударял по столу маленьким кулаком, как бы одобряя все, что говорил секретарь горкома. Людников-младший неотрывно смотрел на Колесова.

— В главном мартене, — говорил Колесов, — плохо руководят социалистическим соревнованием. Партийная организация предоставила Тестову право действовать по своему усмотрению. И вот результат — острейший конфликт между Шорниковым и Людниковым. Но, к счастью, секретарь парторганизации Влас Кузьмич осознал свою ошибку и немало сделал, чтобы ее поправить… — И он подробно изложил историю с его письмом в обком.

Булатов с бесцеремонностью человека, привыкшего высказываться, когда ему хочется, перебил Колесова:

— Странно все это, дорогие товарищи! Цеховую склоку возвели в ранг серьезного конфликта, достойного обсуждения на бюро горкома!

Высказался, пренебрежительно поджал губы и стал что-то рисовать на листе бумаги. Колесов спокойно ответил Булатову:

— Большинство членов бюро, Андрей Андреевич, к вашему сведению, придерживается другой точки зрения. Мы обсуждаем не цеховую склоку, а большой, принципиальный вопрос.

Вот здесь я впервые подал свой голос.

— Поддерживаю большинство, — сказал я.

Булатов бросил рисовать, быстро и с удивлением взглянул на меня:

— Вот как!

— Да, так, Андрей Андреевич. Уверен, что и вы через какое-то время, терпеливо выслушав секретаря горкома, присоединитесь к большинству. Факты, как и динамит, дробят самые высокие и упрямые горы. Извините, Василий Владимирович, продолжайте.

Колесов положил на стол портативный магнитофон и прокрутил пленку, на которую были записаны выступления Пудалова, Шорникова, Людникова. Потом прочитал «письмо в редакцию» Андрея Грибанова и рассказал, кем оно было организовано. Не забыл и о «Мартеновке». Развернул огромный, туго свернутый лист ватмана для всеобщего обозрения. Вспомнил и то, что говорили сталевары по поводу травли Людникова. Сослался на статью в многотиражке. Закончил он так:

— Шорникову были предоставлены на рабочем месте большие преимущества, потому он из года в год и ходил в передовиках. Тестов поддерживал Шорникова: за одним ударником легче ухаживать, чем за многими. Какая же это склока, Андрей Андреевич? В том, что это настоящий и глубоко принципиальный конфликт, я убедился, побеседовав с рабочими главного мартена. Конфликт комбинатского масштаба. Я бы даже сказал — государственного! И особенно ясно это стало мне после того, как я нашел поддержку своим мыслям у самых знаменитых зачинателей стахановского движения. Не удивляйтесь! Я сейчас объясню, как они поддержали меня… Два выдающихся человека своего времени, Алексей Стаханов и Валентина Гаганова, шахтер и ткачиха, недавно, в канун Красной недели, поделились своими мыслями с читателями «Комсомольской правды» о социалистическом соревновании как неотъемлемой части советского образа жизни. Много и справедливо было сказано о наших достижениях. Явственно прозвучала и законная тревога. «В соревновании, — писал Алексей Стаханов, — необходимы «культ» высшей рабочей нравственности, незыблемая принципиальность в оценках. Здесь как нигде нетерпимы лакировка, подтасовка фактов. Всякая фальшь утяжеленным бумерангом возвращается к своим «инициаторам». Сколько и мне встречалось в жизни «маяков на час» — передовиков, не выдержавших испытания временем и славой. Не хочу сказать, что все они с самого начала были дутыми величинами. Фальшь произрастает из другого: человек вкалывал ради длинного рубля, но его чуть ли не силком тащили в герои, делали образцом для всех остальных. Нам не все равно, с кого «делает жизнь» начинающий рабочий, под чью поступь он подлаживает свой неуверенный еще шаг. Опыт передовиков лишь тогда кажется нам привлекательным, когда сами его носители соответствуют необходимым социальным критериям, нашим представлениям о долге и рабочей чести…» — Колесов отложил в сторону один лист и взял другой. — «Вот, скажем, у нас на комбинате, — писала Гаганова, — ежемесячно определяется лучший в данной профессии молодой рабочий. Побеждает сегодня вроде бы один, завтра другие, а посмотришь — в победителях одни и те же лица. Нет, я не сомневаюсь, что они поистине победители, и не сомневаюсь, что им надо воздать должное. Но не случится ли однажды, что узкий круг победителей станет соревноваться внутри себя, а остальные, кто вне круга, потеряют интерес к лаврам лидеров? Не махнут ли рукой эти остальные и на само соревнование, в котором им заранее уготована роль побежденных? А почему, кстати, лидер должен быть один?»… Товарищи члены бюро, я не утомил вас цитатами?