Андрей Меркулов - Крылья земли

Костров вышел вперед. За ним сразу качнулись многие, почти весь ряд. Костров посмотрел и увидел, что снова стоит в строю людей с серьезными, решительными лицами. Человек шесть остались сзади.

— Молодцы, ребята, честно поступаете, — похвалил их начальник аэроклуба.

И он сумел сделать так, что им не было стыдно и все проводили их хорошо.

— С остальными будем дальше работать, — сказал Степанов. — Можете разойтись.

«Он забыл про меня. Ему сейчас не до этого. Жалко старика, он даже как-то постарел глазами», — подумал Костров.

— Костров, зайдите сейчас ко мне, — сказал, уходя, Степанов.

«Оказывается, не забыл. Пропащее мое дело», — грустно подумал Костров, направляясь за низкой фигурой начальника. Он дошел за ним до самого его дома, куда еще никто не входил из учлетов.

— Входите, что же вы, — сказал Степанов.

В комнате по стенам висели фотографии — портреты летчиков и снимки различных самолетов. На стене висела гитара, под которую он пел свою единственную песню.

— Вам понятно, зачем я вас пригласил? — спросил Степанов.

Костров молчал.

— По всем правилам математики вы должны были уже лежать там, где лежит Батраков. А мы вас учим не делать этого. Вы должны помнить, что в авиации гибнут очень редко те, кто правильно летает. С Сашей Батраковым обидно вышло. Не люблю я эту спортивную машину, она уже устарела. Она всегда бывает неустойчива, про нее говорят, что дунешь на ручку — и она уже качается… Но в авиации обязательно гибнут трусы или безрассудно смелые. Есть смелость настоящая, а есть безрассудство; смелым по глупости может быть даже любой обыватель, особенно если он с гонором… Голову можно поломать не только на самолете, а и на самой обыкновенной автомашине… Смотря как ездить. Ставить жизнь в копейку могут только те, у кого гроша настоящего нет за душой!

Костров молчал.

— Я хочу, чтоб вы, наконец, поняли, что мне от вас надо, — сказал Степанов.

Костров молчал. Трудно было сказать, как ему стыдно.

— Я за вас поручился полковнику, когда вас выгнать хотели из аэроклуба.

— Я вам дам любое слово. Какое хотите, — тихо сказал Костров.

— Вы мне одно только слово дайте. В том, что когда научитесь, не забудете нас, стариков, которые с вами тут первыми мучились… А то выйдете сами в генералы и не вспомните небось. Как разлетитесь, так ищи ветра в поле.

— Николай Семенович!

— Вас еще много будут учить летать, а вот самому главному я вас тут первый учу. Главное — это отношение к делу. Серьезное должно быть отношение.

— Я это запомню, — сказал Костров.

— Вот посмотрите на эту фотографию. Я вам сейчас скажу, что такое взлет. Парень, который здесь снят, был очень хороший летчик, мой друг. Он сейчас жив, но я говорю «был». Он уже не летчик. Он служит в аэропорту и нам всем завидует. Летать он не может, у него ноги переломаны. А дело было простое. Очень он все торопился, горячая была голова. Поэтому взял лишний бензин, вопреки строгому правилу перегрузил машину. А ночью был снег, и дорожку не укатали. Нельзя еще было взлетать. Он показал в порту всякие срочные приказы, потребовал, чтобы его выпустили. Про лишний бензин никто не знал, его выпустили на дорожку. Стал он взлетать — и не мог поднять машину. Руководитель полетов сказал по командной радиостанции: «Прекратите взлет», — а он будто не слышит, упрямство его заело: как это так, я не взлечу… Оторвался он одним колесом, потом оторвал другое. Успел показать высший класс. Машина поднялась, а скорости не набрала, упала и перевернулась через крыло. Два месяца лежал в больнице, потом пошел под суд.

— Николай Семенович, а можно вас спросить про песню? — неожиданно спросил Костров.

— Про какую песню?

— Что вы все одну песню поете?

— А-а… Это отец мой бывало пел, когда из ссылки вернулся. Давно это было, еще задолго до революции. Теперь вам все понятно?

— Все.

— Что же самое главное?

— Самое главное — это когда скажут: «Станьте в строй!» — стать в строй и стоять в нем как надо. И помнить, что всегда стоишь в строю.

— Правильно. Кто знает, может быть, и вам скоро придется всем быть в строю…

— Разрешите итти?

— Идите.

Костров вышел.

…Прошло много лет. Началась и кончилась война, Степанов давно уже ушел из аэроклуба на фронт; а потом из армии, после войны, — работать на почтовом самолете на дальней и опасной трассе… Однажды он получил из Москвы письмо и вместе с ним фотокарточку. Разглядев ее и прочитав письмо, он, кряхтя, выдвинул из-под своей кровати сундук и достал оттуда планшет с другими фотоснимками. Там же были спрятаны газеты, в которых было описано все, что сделал Герой Советского Союза Костров на фронте.