Юрий Сальников: Нет примирения!

Он встал со стула и молодо прошелся по кабинету. Александр всегда удивлялся: сколько у этого человека энергии — и лысоватый уже, и лицо в морщинах, с глубокими складками у рта, и сутуловатый, а ходит легко, быстро и говорит увлеченно.

— Значит, подумаете с ребятами?

Александр пообещал.

И в тот же вечер они долго сидели в комнате общежития у Максима и Сергея, еще раз все прикинули, обсудили. Бригада родилась. Это было восемь месяцев тому назад. И вот вчера в клубе — звание, знамя, победа!

Конечно, не все шло сразу гладко. Вдруг споткнулся Сергей. Пристрастился «отмечать» каждую получку выпивкой. При этом «философствовал»:

— От трудов праведных требуется отдохновение. Сложимся, братцы…

И несколько раз склонял всех на посещение ресторана.

Плохого в этом вроде ничего не было, но стало входить в систему, и первым запротестовал Максим:

— А ну вас к лешему с таким отдохновением! Голова наутро трещит, во рту погано, и на занятиях в институте сплю.

При этом он еще добавлял, что сказал какой-то там выдающийся грек по поводу здоровья и ума, и уходил в библиотеку.

Сергей остался в одиночестве, А немного спустя и он стал «философствовать» иначе:

— Озон, братцы, укрепляет нервы. Дышите озоном. Гуляйте.

Дело в том, что как раз к этому времени он обнаружил, что не может без белокурой Лены успешно «укреплять нервы», и каждую свободную минуту они вместе дышали озоном.

Дни получки уже не отмечались.

Но тут вдруг получилась осечка с Павликом.

Начальник цеха негласно дал указание мастерам всячески содействовать бригаде. Александр это обнаружил и заявил:

— Никаких поблажек! Обойдемся без тепличной обстановки!

Вот Павлик и налетел на бригадира:

— А почему отказываешься? Быстрее же норму перекроем!

Услышать такое от Павлика было удивительно. Обычно он меньше, чем кто-либо другой, интересовался нормами и заработками. Конечно, и тут он заботился не столько о своем заработке, сколько о первом месте для бригады. Но все равно было бы нечестно пользоваться незаконными льготами, чтобы приобретать популярность в цехе и на заводе. Ребята прямо так и сказали: нечестно! А Максим добавил:

— Криво мыслишь, Павлуха! И кто на тебя влияет?

— Никто! — буркнул Павлик. — Ну, ошибся. С тобой не бывало?

Все промолчали. Ошибаться может каждый — это верно. Но намек Максима поняли. Давно уже заметили, как живут родственники Павлухи — тетка и дядя. Ссорился он с ними, стыдил их, но, видимо, невольно отразилась и на нем их манера всегда выставлять на первое место чистую прибыль от любого дела, какое бы они ни начинали. Обидно, должно быть, показалось Павлику, что могли так подумать о нем ребята. Расстроился он тогда очень сильно, но к теме этой не возвращался, а бешено принялся за работу — даже больше всех приложил ума к новому методу сборки…

Впрочем, и методом не назовешь то, что сделали, — не велико открытие: просто распределили между собой кое-какие операции, получился свой «микроконвейер». Но с этого момента бригада уже превратилась немножко в производственную единицу.

Парторг Кропотов узнал об этом, пришел, посмотрел, похвалил:

— Молодцы! Думайте еще.

А думать было о чем… И смутное волнение не покидало Александра даже в те минуты, когда, кроме безоблачной радости, казалось, ничего и не существовало… Даже вчера в клубе при получении знамени!

Ну вот хотя бы — почему они получили звание?

За что? За то, что добросовестно трудятся? Учатся? Занимаются общественной работой?

Но ведь и раньше это делали!

А звание громкое. И всем вокруг, безусловно, кажется, что достигли ребята какой-то особенной, значительной вершины. И ведь надо, чтобы не получилось, как в еще не дописанной сказке: подошел мальчик к домику с золотыми стеклами, а стекла-то не сверкают — обыкновенные! Надо, чтобы все-таки засверкали стекла! Надо зажечь настоящие, большие огни! Но как? Что для этого сделать?

Как еще жить?

…Верещит сверло, медленно входит в металл и вдруг со слабым толчком подается вглубь, крутится еще неистовее.

Александр выключает дрель.

Но в ушах продолжает звенеть. Разносится по цеху сигнал. И стихает гул моторов, четче слышатся людские голоса. Кончилась смена.

Ребята собирают инструменты, сдувают с верстаков воздухом из шланга стальные опилки, переговариваются, шутят с немолодой женщиной в синем халате, ловко орудующей щеткой.

— Кончайте, кончайте! — говорит она. — Отработали на сегодня!