Юрий Сальников - Нет примирения!

— Помню…

Павлик слегка сжимает ладонями Дашины плечи.

Вздрогнув, она вскидывает голову и, глядя снизу вверх, приподнимается на носки, словно ей хочется глубже заглянуть в его красивые черные глаза, но тут же выскальзывает из рук Павлика, бежит дальше и опять останавливается: вверху, распахнув дверь и промелькнув силуэтами в ослепительной полосе света, пробегают Сергей и кудрявая Лена. Кажется, и сейчас он гонится за ней, а она не желает его слушать.

— Ссорятся? — шепчет Даша.

— Нет… Они очень дружны. Только он плохо танцует.

Даша снова заглядывает Павлику в глаза.

— А ты прилично танцуешь! — И прыскает от смеха. — Ты, должно быть, все делаешь прилично?

— Как это?

— Тетя сказала: и зарабатывал прилично. Только вот что-то сейчас хуже стал…

Павлик мотнул головой:

— Уже успела! Они с дядей такие. Все на деньги переводят.

— А ты не любишь деньги?

— Что их любить? Заработал, израсходовал.

— Но разве плохо, когда их много?

— Их сколько ни будет, все мало! Тетка вон дом завещать хочет, да я отказался…

— Как отказался?

— Очень просто… Не нужно, говорю, мне вашего богатства. Без него проживу… Слушай, Дашенька! — решительно прервал вдруг сам себя Павлик. — А если бы это я написал, а?

— Что написал?

— Ну, как Пушкин тебе в записке…

— Ой, смотрите, второй Пушкин нашелся! — засмеялась она как-то слишком резко и побежала по лестнице.

— Да я не шучу, Дашенька. Постой!

…Они подбежали к столу взбудораженные, раскрасневшиеся. Сидящие у стола пели. Дирижировал, размахивая вилкой, Максим Академик.

Павлик не отрывал от Даши взгляда, и она спряталась за Надину спину.

— «Из-за острова на стрежень…» — запел вдруг кто-то басом, но его перебили, озорничая, два звонких тенора:

Неожиданно взвился чистый девичий голос:

Все сразу, притихнув, повернули головы к Даше. Смущенная общим вниманием, она замолкла на полуслове, но ее стали просить:

— Давайте, Даша… Давай!

И Павлик начал горячо просить. Наконец она согласилась:

— Хорошо, но другую.

И запела не спеша:

Снова все притихли.

А у нее оживилось лицо, сияли глаза, она плавно, в такт музыке, покачивалась, так что, наверное, уже не одному Павлику, а многим показалось, будто он сам сейчас танцует с красивой девушкой:

Она обводит всех гордым, победным взглядом, словно не замечая среди окружающих ее парней Павлика. Но поет она сейчас, конечно, только для него одного:

Нет, Павлик не собирался делать никакой тайны из своих отношений с Дашей! И едва она умолкла, первый сорвался с места, неистово хлопая в ладоши:

— Здорово! Здорово!

И кругом все зашумели, стали хвалить, восхищаться, а комсорг Лена, по привычке тряхнув белыми кудрями, объявила категорически:

— Записываю тебя в хор! Как хочешь, а будешь в нашем хоре!

— Браво! — неожиданно раздался со стороны грубовато-насмешливый голос. — Кто это здесь так отличается?

Даша обернулась.

К столу подходил коренастый парень в синем костюме. Волосы светло-пшеничного цвета. Белая рубашка с отложным воротником. Сильная шея… В высоко поднятой руке зажат стакан, доверху наполненный темно-красным вином.

Рядом с коренастым шагал на редкость долговязый детина в тюбетейке — тоже со стаканом вина в руках.

— Браво! — повторил долговязый. — Как в волейболе: подача ваша, мяч в игре!

— Постой, Тамерланович! — широким жестом остановил его коренастый. — Перво-наперво желаю самолично проздравить героев труда!

— Факт! — согласился Тамерланович. — Счет в их пользу.

— Садитесь! — Сергей подвинул стул, а Павлик уже взял в руки стакан, но тут поднялся Александр.

— Нет! — сказал он. — Не желаю!

— Что ты, Сашка? — испугался Сергей. — Ну, стоит ли… в праздник…

— А если праздник, так все простить ему?

— Саша, — дотронулась до его руки Надя.

— Ну что — «Саша, Саша»! — рассердился он. — С ним вот — пожалуйста! Привет, Тамерланович!

Коренастый усмехнулся:

— Ясно, бригадир! Я думал по-хорошему с вами, а ты… Конечно, Гришка Свиридин и без вас не пропадет! В показательной бригаде не состою, а работаю не хуже. И фотография — на доске. И сюда приглашен, как вы, по билетику: «Уважаемый товарищ…»