Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— Я назначен в Реввоенсовет Центральным Комитетом партии, — стараясь говорить спокойно, ответил Данишевский. Он чувствовал, что у него горят щеки, лоб. Его возмущало все: и тон разговора, и этот вопрос, за которым скрывалось желание быть неограниченно властным, и нетерпимость к любой критике.

— Что из этого? — еще больше накаляясь, спросил Троцкий.

— Мой долг, — чеканно произнося каждое слово, ответил Данишевский, — информировать Центральный Комитет и правительство обо всем. Без этого нельзя руководить военными операциями.

— Значит, я руковожу неправильно? — взорвался Троцкий. Он стремительно оторвал руки от стола и зашагал по салону.

Скрипнула дверь из коридора в салон, кто-то приоткрыл ее. Резким жестом Троцкий приказал захлопнуть дверь.

— Да, я считаю, что вами допущены ошибки, — овладевая собой, негромко произнес Данишевский. — Некоторые ваши приказы дезорганизовали фронт. Я не имел права молчать об этом.

— За фронт отвечаю я! — выкрикивая слова, словно выступал перед большой аудиторией, торопливо говорил Троцкий. — Я имею право командовать. Я не позволю обсуждать мои приказы.

— Но командующий Пятой армией является начальником над подчиненными, — спокойно парировал Данишевский. — Мы обязаны помогать ему, укреплять единоначалие, поднимать его авторитет. А вместо этого полки получают ваши приказы, противоречащие тем, которые издал командарм.

— О каких приказах говорите вы? — морщась, произнес Троцкий и снова подошел к окну вагона.

— Я все их перечислил в своей телеграмме. Я не указал только, что командующему Пятой армией пришлось снимать два полка для защиты участка железной дорога, на котором был ваш поезд.

— Это ложь! Защищали участок, потеря которого грозила окружением штаба армии. Вы лично и Кобозев неправильно ориентируете Вацетиса.

— Операции ведутся медленно и осторожно.

— Это ваше мнение. Победителей не судят. Вам известно, что Каппель вчера разбит под Свияжском и отброшен. Этой операцией руководил Розенгольц по плану, разработанному мной. Через несколько дней мы освободим Казань, которую сдали Кобозев и другие. Город в железном кольце.

— Мы не имеем права ради частного успеха ограничивать оперативные решения командиров. Контроль — это не командование. Нужно определить функции комиссаров. Таково мнение Реввоенсовета фронта.

— Мы обяжем Реввоенсовет фронта считаться с мнением Реввоенсовета Республики.

Троцкий всматривался в кубовую темноту ночи. Там, на маневровых путях, стоял солдатский эшелон. У самого хвоста состава красноармейцы что-то варили в котле, подвешенном на тагане.

— Что это за эшелон? — резко повернувшись к Данишевскому, спросил он.

— Вероятно, проходящий эшелон. Сейчас выясню у диспетчера.

— Я спрашиваю не о том, куда направляется этот эшелон, — раздраженно произнес Троцкий, — я спрашиваю, кто в нем едет? Если это красноармейцы, то с такой армией мы не победим. Это кочевники. Посмотрите, как они выглядят. Мы все толкуем о дисциплине и боеспособности армии и забываем, что она начинается с хорошо пришитой пуговицы. Завтра же устройте смотр этому эшелону. Таких людей нельзя пускать на передовую. Нам теперь, как никогда, необходимо быть едиными и действовать объединенными силами… Мы уже начали громить врага. Еще несколько таких ударов, как у Свияжска, и вся Волга станет красной. Я требую, чтоб все наши усилия были слаженны и направлены по одной равнодействующей. Я готовлю удар по Казани. А мне заявляют, что я сковываю действия командующих армиями, не доверяю им. Я требую выполнять мои приказания. Вы свободны.

«Быть или не быть? Я никогда не думал, что этот гамлетовский вопрос встанет передо мной. Я должен решить: быть человеком или, сохраняя свое маленькое благополучие, остаться обывателем. Быть человеком — это значит поступить так, как поступил Садуль. Он долгое время был убежден в том, что его симпатии к советскому народу, к партии большевиков дают ему право считаться сторонником Октябрьской революции. Нас всех, друзей Садуля, удивило, что в своем письме к американским рабочим Ленин осудил его позицию. Еще больше удивило то, что Ленин доказал Садулю точность своей характеристики, ее обоснованность. Садуль решил вступить в партию коммунистов. Он убежден теперь, что нельзя стоять на утлом мостике добродетельного сочувствия и наблюдать, как сражаются два мира.