Феликс Овчаренко - Море штормит

— Вы что, и сейчас решили молчать? — Грубер вытащил из кобуры парабеллум. — Кто помогал прятать? Говори!

— Картин в городе нет.

Удар в живот свалил ее с ног. «Ничего они не знают!» — успела подумать она, и тут же все заволокла плотная, вязкая чернота.

Очнувшись, Анна Георгиевна медленно обвела взглядом сырые бетонные стены. Стучало в висках. Перед глазами клубился серый туман. И все же на стене, чуть пониже зарешеченного окна, она приметила полустертый неумелый рисунок: серп и молот. И короткую надпись: «Отомстите за нас!».

В тюремной камере на Накатной улице, в лагерном блоке у Черной балки не раз потом повторяла она эти слова, кусочками угля и мела, осколками кирпича и обгорелыми гвоздями рисуя на стенах силуэт воина-моряка с поднятой в антифашистском приветствии рукой.

Соседки по нарам долго потом вглядывались в расстилавшуюся за Бугом степь. Каждой из них виделось, словно в мареве, будто именно ее батько, нареченный, муж или брат, держа автомат над головой, бредет синим широким лиманом, пробирается плавнями к притихшему берегу реки. Анне Георгиевне тоже казалось, что в первой же атакующей цепи будет и ее Алеша. Оттого с еще большим упорством она наносила на стены все новые рисунки. И под каждым теперь появлялись подсказанные надеждой слова: «Наши близко!», «За нас отомстят!»…

Однажды ночью ее разбудила соседка. Прошептала, прижавшись к уху:

— Охранники под окном о чем-то лопочут. Понять — не пойму, но вроде про нас. Тебе бы послушать. Ты же по-ихнему понимаешь.

Анна Георгиевна бесшумно скользнула к стене. Осторожно подтянулась к решетке, прислушалась. Ветер доносил обрывки фраз.

Когда она вернулась на свое место, женщина спросила:

— Ну что?

— Сокрушаются, что наши уже под Феодосией. Боятся, скоро будут здесь.

— Ну, слава богу! — легко вздохнула соседка.

Анна Георгиевна долго лежала потом с открытыми глазами. Из разговора немцев она поняла, что отдан приказ заминировать город и приступить к ликвидации концлагеря в Черной балке.

Сон пришел лишь перед самым рассветом, но был он тревожным и недолгим. Она проснулась будто от внезапного толчка. Издалека доносился слабый гул. Похоже было, что где-то в степи, за Бугом, рассыпаются над землей глухие раскаты весеннего грома.

— Девчата, — радостно вдруг прозвенел чей-то голос. — Да то ж не гроза. То фронт до нас наближается!

И тут уж все зашумели разом, повскакивали со скрипучих нар, застучали по дощатым переборкам.

Анна Георгиевна достала из тайника припрятанный с вечера кусочек угля и несколькими взмахами нарисовала на стене стремительную фигуру идущего в атаку моряка. Задумалась на миг и решительно вывела наискосок крупными жирными буквами: «Ура! Наши здесь!»

И тогда только почувствовала что-то неладное за своей спиной. Резко обернулась. На пороге с автоматом на изготовку стоял охранник.

— Шнель! — Он указал ей на выход.

Анна Георгиевна не шелохнулась. Немец, выругавшись, широко шагнул с порога. Но тотчас проход между двумя рядами нар заполнили узницы. Не сговариваясь, они молча стали плечом к плечу и преградили дорогу солдату. В блоке нависла напряженная тишина. И вдруг снова возник далекий нарастающий гул. Солдат попятился к двери. Уже с порога крикнул:

— Готовьтесь к большой дорога!

Загремел засов. Женщины обступили Анну Георгиевну. На нее смотрело столько настороженных, ждущих ответа глаз. И она неожиданно для себя сказала твердым, решительным голосом:

— Никуда не поедем! Нас хотят уничтожить… Об этом надо срочно сообщить во все блоки.

Снаружи послышался топот сапог. На сторожевых башнях пронзительно взвыли сирены.

Порывистый встречный ветер гонит по Бугу крутую волну. В ночном небе низко нависли черные косматые облака. Одна за другой семь рыбачьих лодок, держась середины реки, медленно поднимаются против течения. Тихо поскрипывают уключины. Почти не слышны удары весел. В ушах лишь завывание ветра да шум весеннего ливня.

В передовой лодке вместе с командиром отряда, старшим лейтенантом Дорониным, — шесть бойцов отдельного батальона морской пехоты и трое саперов. Алексей Горский и Александр Самоцветов, как и положено друзьям, рядом, на одной банке. Только что сменили на веслах уставших товарищей, и оба теперь стараются до хруста в плечах. Боцман Кривцов уже дважды делал им предостерегающий знак: «А ну, сбавь, кому говорю!»

Второй час лодки скользят по Бугу, упрямо врезаясь в ночную темь, раздвигая бортами пенистую волну. Молча выгребают против ветра матросы. Молча вычерпывают жестянками воду. Да и что говорить. Приказ ясен. Курс — на лиман. Туда, где широкий разлив, метнувшись в сторону от главного русла реки, с разбегу упирается в отполированные прибоем причалы.