Илья Миксон - Святое дело

Часовой, словно только и ждал такого приказания, сорвался с места. «Ремизов, — запоздало вспомнил фамилию Шахов и позавидовал: — А быстрый на ноги!»

Еще до возвращения Ремизова Шахов узнал, что кончилась война. Мимо промчался «виллис», загруженный людьми так, что виднелись одни колеса, и то наполовину. Все палили в воздух и кричали истошными голосами:

— Капитуляция! Капитуляция! Конец!

Шахов скатился в подвал и ошалело заорал:

— Капитуляция! Война кончилась! Ребята! Вставайте! Конец!

Он растолкал солдат, увел всех наверх.

Стреляли, орали, обнимались. Шахов тоже обнимался, стрелял, целовался. И с Ремизовым целовался. Тот от быстрого бега не мог и произнести ни слова, лишь воздух хватал раскрытым ртом. И вдруг покачнулся, рухнул плашмя на битые кирпичи и застонал.

— Ложись! — крикнул кто-то. Все повалились вниз.

— Вон он, вон! — завопил тот же голос, и справа тарарахнула длинная очередь. Шахов сдвинул на затылок фуражку и увидел в окне дома напротив черную фигуру. Она мелькнула и исчезла.

— Рота! За мно-о-ой!

Шахов рывком поднялся на ноги и побежал через улицу. На ходу оглянулся: за ним мчались солдаты, из подворотни выскочили еще двое. Одного из них Шахов узнал и крикнул:

— Мухинцев! Вперед!

Они обыскали дом с подвала до чердака. Нигде никого.

— Ушел, гнида, — тяжело дыша, выговорил Мухинцев. Широкая грудь его ходуном ходила, и медали позвякивали, как колокольчики.

Шахов согласно кивнул и с удивлением подумал, что Мухинцев назвал недобитого фашиста словами комбата.

— Он, видно, туда ушел, — Мухинцев указал на ближайший дом с мансардой. — Сейчас я его выкурю оттуда.

— Отставить, — удержал Шахов. — Всей ротой двинем. Надо оцепить. Теперь никуда не денется. Конец.

Шахов расстегнул ворот гимнастерки и сдвинул назад фуражку. Она была ему великовата.

Гремя сапогами, спустились по лестнице вниз и вышли через парадную на улицу.

— Сейчас, — сказал Шахов. — Соберемся, отдышимся и начнем.

— Перекур! — объявил длиннолицый солдат.

Шахов подумал сделать ему замечание — не лезь не в свое дело, — но никак не мог припомнить фамилию. В голове застряло одно — Ремизов.

«Ах, Ремизов. Дошел до самой победы и…» Шахов вспомнил, как еще вчера Ремизов во время перекура агитировал всех: «Только война кончится, так сразу к нам на Волгу, в колхоз. Председательша своя баба, тетка по материной линии».

Мухинцев сосредоточенно свертывал цигарку, часто поглядывая на дом с мансардой. На правой щеке розовел отпечаток пуговицы со звездой.

— Выспался, Иван Степанович? — иронично и одновременно с явным уважением спросил длиннолицый солдат.

Мухинцев аккуратно запечатал языком цигарку, провел вдоль толстыми пальцами, примял конец, чтоб махорка не высыпалась. Широкие густые брови дрогнули, губы раскрылись, обнажив ровные, крепкие зубы.

— Такое привиделось! И сказать смешно. Чудной сон!

Лейтенант Шахов присел на чугунный заборчик, подтолкнул кверху козырек и, откровенно любопытствуя, спросил:

— Какой, Мухинцев?

Шахов чуть не обратился к нему по имени и отчеству — Иван Степанович, но вовремя удержался: командиру роты нельзя фамильярничать.

Мухинцев совсем расплылся.

— Какой? — допытывался лейтенант.

Мухинцев немного поколебался — говорить или нет — и сказал:

— Будто война кончилась…

Он счастливо улыбнулся, отвернул лицо и вдруг молниеносно бросился на лейтенанта. Они оба упали. Мухинцев упал сверху.

Лежа на спине под мертвой тяжестью солдата, лейтенант запоздало услышал пистолетный выстрел. И сразу яростно ударили автоматы. По дому с мансардой открыла огонь вся третья рота.

Шахов стал осторожно высвобождаться. Он отвел от своего лица вялую руку Мухинцева; рукав гимнастерки сполз, на запястье блеснули стекла — круглое большое и маленькое продолговатое. Часы, стрелка в стрелку, показывали семь двадцать пять.

Шел восьмой час мира. А для солдата Ивана Степановича Мухинцева время остановилось навечно. На щеке так же четко розовел отпечаток пуговицы со звездой. Лицо не утратило выражения радости, словно Мухинцев досматривал свой чудный сон — будто война кончилась…

С раннего утра Большаков объезжал поля, не меньше центнера земли перетаскал за день на сапогах. И не потому везде старался поспеть, чтобы непременно лично дать указания, хотел все своими глазами повидать. Будь он в положении шолоховского Давыдова, тоже ходил бы за плугом или с трактора сутки не слезал. Но Большаков руководил не колхозом и не районом. Должность его — второй секретарь обкома. Не отсидеть за рычагами даже одной смены: все равно оторвут то по одному, то по другому делу…