Илья Миксон - Святое дело

«Зарю», так уж вышло, Мухинцев отобрал у немецкого офицера, когда пленных конвоировал на сборный пункт. Вообще Мухинцев никогда не занимался этим, но тут сам немец был виноват. Подошел и требует:

— Надо приваль!

— Некогда мне с вами привалы устраивать, — отказал Мухинцев. — Мне еще обратно до самого Урала надо топать.

Офицер поднес к глазам Мухинцева часы.

— Надо приваль!

Кровь ударила в голову, когда Мухинцев увидел эти часы на руке немца.

— «Заря», — протянул Мухинцев. — Наша, русская «Заря»!

— Русиш, да. Карашо! — похвалил немец. — Шмоленск.

— В Смоленске, говоришь! А ну, снимай, сукин сын. Снимай, говорю!

Офицер сразу утратил гонор. Вспомнил, видимо, что он у Мухинцева в плену, а не Мухинцев у него. Униженно улыбаясь, отдал часы и поспешно затерялся в колонне. И о привале забыл…

Нюра, считай, уже с подарком была, а что Вовке и Лене привезти — ума не приложить.

В конце концов Мухинцев пришел к мысли, что накупит гостинцев в Москве, при пересадке.

Время смены вышло, только сон давно отлетел, и хотелось еще о своих вспомнить, о заводе подумать. Работы предстоит по самую маковку, придется все переналаживать обратно для мирной жизни. Дело это не простое. Обмозговать надо как следует.

«Ладно, — решил Мухинцев, — пусть Ремизов отоспится, а я уж после завтрака придавлю всерьез».

В пятом часу вышел наружу лейтенант Шахов.

— Тихо, Мухинцев? — спросил он и, отойдя на несколько шагов, повернулся спиной.

Мухинцев дождался, когда лейтенант опять стал к нему лицом, и доложил:

— Тихо.

Лейтенант зябко передернул плечами.

Тоже привычка! Как у Вовки. Бывало, перекупается, мальцом еще, а потом отряхивается, что утка на берегу…

Нюра писала — ни одной утки не осталось, и куры повывелись. Придет Мухинцев домой, непременно заведет. Что за дом без птицы и огородика в палисаднике! Из-за этого всего он и квартиру на жилмассиве не взял, остался в поселке. Хоть и порядком трамваем на завод добираться, зато вернешься домой как домой. И лучок свежий прямо с грядки, и яйца еще тепленькие.

— Который час? — спросил лейтенант, зевая.

Мухинцев посмотрел на «кировские», на «Зарю». Точно шли, стрелка в стрелку.

— Четверть пятого.

Лейтенант сонно поморгал, удивился:

— Почему не отдыхаете? Кто сменщик?

— Ремизов.

— Ах да, Ремизов. Почему не подняли?

Мухинцев подумал немного и виновато улыбнулся:

— Жалко.

Шахов поправил измятую фуражку и с любопытством заглянул солдату в лицо.

— Неужели спать не хочется?

Мухинцев вел разговор в таком замедленном темпе, что, казалось, успевал отсыпаться в эти минуты. Шахов, не дождавшись ответа, спросил с наивной откровенностью:

— Отчего вас тогда Мухой называют, если вы, наоборот, бессонницей страдаете?

«Одного ума с Вовкой, — подумал Мухинцев. — Мальчишки. Ни дать ни взять — мальчишки».

— Я не страдаю, — подал наконец голос Мухинцев. — Я подолгу не спать могу, — доверительно сообщил он. — А уж залягу, пушкой не поднять!

И чуть не добавил: «Понял, сынок?»

— Ясно, — сказал лейтенант с невольным уважением, опять зевнул, передернул плечами и сказал: — Сейчас Ремизова пришлю. Где он устроился?

— От двери третий, на втором этаже.

Когда лейтенант Шахов вторично проснулся, в темноте подвала кто-то храпел с такой силой, что, казалось, должно приподниматься железобетонное перекрытие. «Мухинцев», — определил Шахов и повернулся на другой бок сон досматривать.

Взбирается он по широкой лестнице на небо. Ни перил, ни стен, ни крыши. Лестница и площадка на самом верху. На площадке, на фоне облака — голая женщина с отставленными руками. Стоит, улыбается, молчит загадочно.

Шахову неловко, что он толкнул ее тогда у дверей штаба батальона. Его пронизывает стыд и еще какое-то неясное сладкое чувство. Чтобы не видеть загадочной улыбки и манящей наготы, Шахов опускает глаза, но звучит выстрел. Шахов вскидывает голову.

На розовом лице женщины вместо носа белое пятно. Опять выстрел. Шахов хватается за кобуру…

Поднялась такая стрельба, что Шахов проснулся. На этот раз окончательно.

Стрельба разрасталась. Шахов кинулся к выходу.

Рассветное небо чертили во всех направлениях сигнальные ракеты: красные, белые, зеленые. Огненными стайками порхали трассирующие пули.

— Что случилось?!

— Не знаю, товарищ лейтенант! — радостно прокричал в ответ часовой и восторженно сообщил: — Как свихнулись все начисто!

— Выяснить и доложить! Бегом! — приказал Шахов и стал глядеть невиданный фейерверк.