Сергей Петров - Рассказы

— А колаблик уплыл по леке.

— Вон оно что… — удивился отец и поднял Петьку на руки.

Ноги у Петьки были выше колен в грязи, и отец попросил:

— Ты подогни-ка ноги в коленях, а то всего измажешь.

— Не могу. Они у меня совсем тонные, — сонно пробормотал Петька и, положив голову на плечо отца, уснул, сопя и вздыхая.

Лишь у себя во дворе он на минуту открыл глаза, увидел прыгавшую, бодавшую воздух Зорьку и пробормотал:

— Не балуй, не балуй у меня.

— Что, что? — насторожился отец, но сын уже спал.

А на другой день с утра зарядил дождь. Он лил и лил, и не имело никакого смысла пускать кораблики — они сразу бы размокали и тонули. Да и не хотелось Петьке пускать их: он боялся, а вдруг они не станут доплывать до реки, и все то, что он почувствовал вчера и увидел, что и сегодня еще весело щемило сердце, пропадет от досады, смоется горечью.

Весь день сидел Петька у окна и вспоминал про кораблик, про то, как он то сливался с солнечными бликами на реке, то опять появлялся на водной глади.

Отец пришел в этот день домой раньше обычного, полежал на диване, пошуршал газетами, но скоро это ему надоело, он бросил газеты на пол и подошел к окну, взглянул, нагибаясь, на небо.

— Льет и льет, так его… — с досадой сказал он.

Еще полежав на диване, он надумал чинить старый сапог и примостился на лавке у печки, набрав полон рот мелких гвоздей, а сапоге отвалившейся подошвой надел колодкой на сапожную лапу. Он сидел у печи и постукивал молотком, вгоняя в подошву гвоздь за гвоздем.

Петьке стало скучно сидеть у окна и смотреть на рябившие за окном лужи. Он перевернулся на табуретке, сполз животом на пол, подошел к отцу и подергал его за рубашку.

— А куда, думаешь, уплыл по леке колаблик?

Отец выплюнул на ладонь гвозди и серьезно ответил:

— Известно куда — в дальние страны.

— В какие стланы? — широко открыл глаза Петька.

— В какие?.. Да, понимаешь, разные есть страны, много их всяких, — отец отложил молоток и сел на скамейке удобнее. — Вот, например, есть такие, где живут одни негры, черные-пречерные, значит, люди, ну, прямо, как будто их сапожной ваксой намазали и щеткой натерли, чтобы они блестели. А зубы у них белые, и потому они всегда улыбаются, чтобы показать, значит, какие у них белые да ровные зубы. Ходят они не то чтобы голышом, но и не совсем одетыми. Так, хм, хм, кое-что листиком или лоскутком прикроют. А голыми они ходят потому, что там у них всегда жарко и никогда не бывает снега. За снег у них даже, знаешь, ой какие большие деньги платят. Он там очень даже в цене.

— А где они белут снег, если его у них нет? — хитро прищурился Петька.

— Где, где… Вот какой непонятливый. Да капиталисты американские, империалисты, понимаешь ли, — это уже из другой дальней страны — его на кораблях привозят. У них-то самих снегу много, бери себе задарма, хоть лопатой греби, сколько не лень. Вон как у нас в зиму. Вот они и возят на кораблях снег в жаркие страны, наживаются, значит, подлюги такие… Капитал, это по-ихнему, сколачивают. Купят, значит, черные люди снег и бегом домой. А потом несут к кораблям товары — это, значит, чтобы совсем на снеге-то не разориться: орехи величиной вот с мою голову, ананасы (это фрукты такие, их сосать приятно) и еще много всего. А те, капиталисты-то на кораблях, тычут пальцами на фрукты да еще и смеются: у нас, мол, дескать, и у самих такого добра навалом. — Отец стукнул кулаком по печке и рассердился. — Это что же, я тебя, Петька, спрашиваю, обманывают, значит, народ-то, чтобы подешевше купить да подороже продать!

Петька закивал в ответ и спросил:

— А еще че в дальних стланах есть?

— Ну че?.. Крокодилы там, само собой, водятся, такие звери, знаешь, на ящериц похожие, только куда там ящерицам до них — такие они громадные… А живут они в реках. Подплывут к берегу, притаятся и ждут, когда кто-нибудь подойдет, чтобы, значит, кинуться на него и сожрать.

По рассказу отца Петька никак не смог представить себе крокодилов и решил выяснить про них издали:

— А ящелица — это че?

— Ящерица и есть ящерица… Зверушка такая юркая, зелененькая, с четырьмя лапками и с хвостом. Поймаешь ее за хвост, а она его раз — и отпустит.

— Как отпустит? — поразился Петька.

— Так и отпустит. Сама убежит, а хвост у человека в руке останется.

— А ей будет больно.

— Может, и больно, кто ее знает, — засомневался отец. — Но нет, наверное, не больно. Он у нее опять вырастает, еще длиньше прежнего.

— Как выластает? — еще больше удивился Петька.