Серо Ханзадян - Жажду — дайте воды

Он уходит, за ним тянется телефонный кабель. Снег местами взрыт снарядами, местами окрашен кровью. Каждую секунду тут что-нибудь разрывается — мины, фугаски. Меня захлестывает злость, я оборачиваюсь и ору:

— Эй вы, фрицы! Не стреляйте, здесь ребенок…

Я еще целую ночь думаю о близнецах.

Лежу в санях. Они медленно трогаются. Я смотрю в небо. Вдруг слышу над собой голос:

— Не холодно, южанин?

Вот так номер — это же новый командир полка, подполковник Сафонов Павел Антонович. Я мигом спрыгнул с саней, вытянулся, готовый к докладу, но он остановил меня.

— Не надо, — сказал он и снова спросил: — Не холодно?

— Нет, не холодно, товарищ подполковник.

— Во всяком случае в санях спать не следует. Замерзнете.

Он улыбнулся. Три дня, как принял командование нашим полком этот грузноватый, лет пятидесяти человек. Шагает довольно тяжело.

Я иду рядом с ним, чуть отставая, как положено.

— Скоро выйдем к Нарве, — раздумчиво говорит комполка. — Надо беречь людей. На Нарве нам предстоят очень тяжелые бои.

Я снова на НП. Отсюда мне довольно хорошо видно расположение противника. Сами немцы появляются в поле зрения редко, но отчетливо просматриваются их позиции, валы укреплений, возводимые ими с большой поспешностью. Разглядеть все это мне помогает мощный полевой бинокль и стереотруба. Последнюю, хоть она и очень громоздкая, я всюду таскаю за собой…

— Здравствуйте, товарищ лейтенант, — слышу я снизу и вздрагиваю от неожиданности. Глянул — под деревом мальчонка.

— Вы что, не помните меня? — сердится малыш.

Помню! Конечно же помню! Только опять никак не различу, кто это из близнецов. И одеваются они, как назло, одинаково. Это уж постарались наши полковые сапожники и портные, перешили им из солдатского обмундирования. И как ладно все пригнано, любо-дорого смотреть. И эти красные звезды на ушанках, как язычки пламени…

Я спускаюсь с дерева. Тут, оказывается, не один, а оба брата.

— Здравствуйте, товарищи ефрейторы!..

Оба они — ефрейторы и очень сердятся, когда к ним обращаются не по уставу, а запросто: парень, паренек…

— Что вы здесь делаете?..

— Проверяем, в порядке ли телефонный кабель.

— В порядке, — говорю я. — Шли бы вы лучше домой.

Оба удивленно, в один голос, спрашивают:

— Домой?

Сгорел их дом. Этот заснеженный лес, эти окопы под холодным, бесприютным небом — вот сейчас их дом…

— Мы скоро будем сержантами! — говорит один из мальчиков. — А когда-нибудь и лейтенантами будем…

— Ну, вам и до генералов не мудрено дожить.

— А что ж! Вот только война не продлится так долго, чтоб до генералов нам дорасти.

— Верно, не продлится, — соглашаюсь я.

И хорошо, что не продлится! Милые мальчики, пусть эта проклятая война кончится сию секунду! И пусть вы навсегда останетесь ефрейторами, только бы живы были.

Готовимся к новому наступлению. Прямо в окопах заседает штаб. Мы, офицеры, получаем боевое задание.

Командир полка вызывает братьев Буткевичей и приказывает им отправиться в санчасть и там дождаться его дальнейших распоряжений, пока не призовет их. Мальчики несказанно обижены.

— Не хотим мы…

— Приказ есть приказ! — разводит руками командир полка. — Вы люди военные, ефрейторы — звание имеете, значит, должны подчиняться приказу. И вам уже должно быть известно, что приказ обсуждению не подлежит.

— Но разве можно, — не унимаются мальчики, — приказать солдату, чтобы он не выполнял свой долг?..

В их голосах нет слез, только обида.

— Мы хотим быть с вами!

— Не выйдет, — возражает командир полка. — Выполняйте приказ вашего командира!..

В глазах ребят столько досады, что кажется, вот-вот зальются горючими слезами. Выходит, их еще считают детьми, хоть и присвоили звание ефрейторов. И даже медалями «За отвагу» наградили… Никак они не могли с этим смириться…

Но нас ждут тяжелые бои. И командир полка прав. Разве может он взять с собой под пули, под смерть, этих мальчонок? Нет уж, пусть лучше пересидят с врачами. И там не безопасно, но все же…

Мальчики ушли.

Сегодня тридцать первое января. Уже месяц и три дня, как мне исполнилось двадцать. В записях моих свет детства.

Уже недели две будет, как мы ушли с левого берега Волхова. Там осталось бесчисленное множество могил: братские и одиночные. На каждом квадратном метре. Люди, если вы когда-нибудь набредете на братскую могилу, знайте: мы вели здесь тяжелейшие бои, потеряли много убитыми, и не всегда у нас было время похоронить их по-людски. А встретите одиночную могилу, это значит, что нам, солдатам, выдавались и относительно «легкие» дни.