Хаим тогда сразу оживился:
«Ты, конечно, имеешь в виду Советы?»
«Кого же еще? — как само собой разумеющееся ответил Томов. — Долго так не может продолжаться. Они пока молчат и терпят, но терпение их лопнет».
«Это верно, Илюшка, — согласился Хаим. — И, возможно, ты прав — я наивен, — проговорил Хаим, как бы оправдываясь. — Но подумай сам, что мне делать? А если сюда в самом деле придет Гитлер? Останься я в Румынии, меня, конечно, повесят, или расстреляют, или замучают. А кто это сделает — нацисты в коричневых или фашисты в зеленых рубашках, — сам понимаешь, не столь уж большая разница. Я еврей, и этим сказано все. Мне здесь нет места. Вот я и еду, Илюшка, искать счастья. Понимаешь? И хотя я не очень-то обольщаюсь насчет многомиллионного еврейского государства, о котором трубят сионисты, не верю, что там рай земной, но надеюсь, понимаешь, очень надеюсь в это страшное время, которое надвигается на нас, выжить. Просто хочу выжить. — Хаим в волнении вертел в руках смятую газету. — И не смотри, на меня так укоризненно и грустно. Я, наверное, слабый человек, не такой, как ты. Не герой и даже не борец. Мне иногда делается страшно: я отчетливо вижу, как меня хватают зеленорубашечники. И прихлопнут меня, как муху. Я даже крикнуть не успею, не то что сделать что-то полезное… В Германию слетаются фольксдойч, а в Палестину едем мы, фольксюден…»
Томов пытался отговорить друга от далекой и рискованной поездки, но Хаим ответил, что теперь уже поздно. У него на руках виза английского консульства на въезд в подмандатную Великобритании Палестину. Вдруг он оглянулся и шепотом спросил:
«Слушай, Илюшка, не знаешь ли ты, где здесь можно купить револьвер?»
Томов насмешливо посмотрел на друга.
«Что ты на меня так смотришь? — продолжал Хаим. — Думаешь, у нас нет оружия? Так ты ошибаешься!.. Гитлер проглотил Чехословакию, а у них как-никак были первоклассные оружейные заводы. И вот теперь оружие это бродит чуть ли не по всей Европе. Говорят, чехи его сами разбросали, чтобы не досталось нацистам… И правильно сделали! Но есть же на свете еще и сионисты, и они, конечно, клюнули на это оружие… Ей-богу! Мы купили новенький пулемет «ZB». Ты знаешь, что такое «ZB»? Очень просто: «Z» — это «збруйно» — оружейный, а «B» — город Брно!.. Но если ты еще узнаешь, где мы купили тот пулемет, так ты, Илюшка, просто умрешь от смеха. Сказать тебе?»
Томов лишь развел руками.
«Я таки скажу тебе! — торжествующе произнес Хаим. — Купили пулемет здесь, в Констанце, в каком-то припортовом притоне… Ну, я спрашиваю, что это по-твоему? Если на минуту только представить себе, что Хаим Волдитер из Бессарабии на деньги американских сионистов покупает у румынских проституток для евреев Палестины пулемет чешского завода, который достался немцам? А?! Разве это не потеха?»
«Если и потеха, то все-таки не смешная…» — задумчиво ответил Томов.
«Не смешная?! — переспросил Хаим. — Ну, ну… Она, Илюшка, с кровью! Слышишь? С кровью!.. И, честно говоря, свою кровь мне проливать жалко, может быть, еще пригодится… Помнишь листовки с чердака нашего дома? Вот потому, хочешь не хочешь, приходится ехать… Прощай, Илюшка!.. Пиши: Тель-Авив, до востребования…»
Так они расстались тогда в Констанце. Дойдя до перекрестка, Хаим оглянулся: Илья Томов стоял на том же месте и смотрел ему вслед. Высокий, сильный и бесстрашный… Где он сейчас? Что с ним? От этих тревожных мыслей у Хаима разболелась голова, захотелось пить. Он протянул руку, но достать кружку не смог: от слабости все поплыло перед глазами, воздух наполнился звонким синим светом, и в этом мареве — показалось ему или в самом деле — появилась, девушка.
Вечерело. В крохотном помещении синагоги, с трудом вместившем почти всех верующих, было нестерпимо душно, пахло потом и гарью чадящих свечей. Расставленные на старых противнях или просто в наполненных песком жестянках из-под консервов свечи всех сортов и достоинств, начиная от произведений кустарей и кончая шедеврами всемирно известных фирм, были наглядным свидетельством имущественного положения их владельцев. Но независимо от этого свечи или горели ровно и ярко, или, оплывая растопленным воском, оседали и, скорчившись, догорали. Как люди…
Раввин Бен-Цион Хагера стоял перед бархатной занавеской, за которой в парчовых и плюшевых чехлах хранились священные торы [8] Пятикнижие — пергаментные свитки с изложением заповедей мифического пророка Моисея.
. С обеих сторон его столика, похожего на пюпитр, на котором лежал пухлый молитвенник, высились огромные серебряные подсвечники: в каждом из них, согласно талмуду, утверждавшему, что бог сотворил мир в семь дней, горело по семь свечей, установленных в один ряд.
Читать дальше