Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Кобеля вашего боюсь, — пошутил я.

— А что его бояться, он на цепи прикованный.

— Нет, спасибо.

— Скажешь потом спасибо. Горница у меня просторная, светлая, постели пуховые, — уговаривала она. — А кобель, он в саду хозяйничает, брешет редко, не докучает.

— И где запропастились эти лодочники? — сердился Василий. Встал и, приложив руку козырьком, стал всматриваться в даль.

И словно в ответ на его нетерпение где-то застучал мотор, и вскоре из-за леса показалась лодка.

— Сколько нас здесь? — Василий стал считать. — Так, всех, значит, не заберет.

— Мы раньше вас ждем. Мы поедем, — сказала Аклунья.

— Мне тоже некогда! — заявил Василий.

— Кто ж это плывет? Ну-ко, Васька, определи, у тебя глаза зоркие. Если это Сапрон, дак он бесплатно повезет, а Козьма — готовьте по пятьдесят копеек.

— Чай, Козьма прет.

— Так я и знала...

К причалившей лодке метнулись женщины, но в эту минуту показалась еще одна лодка. Женщины остановились:

— Мы на следующей, нам не к спеху.

Я и Василий сели на свободные места. Хозяин оттолкнулся веслом, дернул шнур мотора, и, вспарывая встречную волну, лодка пошла от берега.

Я взглянул на хозяина лодки. Он все посматривал в сторону туч, потом повернул к нам рябоватое лицо, сказал:

— Вон где дождь хлещет. Теперь растопит снега в лесу, по оврагам, воды прибавится вдвое.

— А что нам вода, от нее вреда большого не бывает.

Мимо нас прошел катерок.

— Сапрон Терентьевич!

Все проводили его взглядом. Я попытался окликнуть инспектора, но он сидел за рулем хмурый, сосредоточенный. Может быть, я слабо крикнул и из-за шума мотора он не услышал, а может быть, не хотел останавливаться.

— Занимался бы своим делом и не мешал бы людям заработать, — сказал Василий.

— Он ведь добро людям делает, — вмешалась одна из женщин.

— А мы что, не добро делаем? — откликнулся хозяин лодки. — У него и катер, и горючее государственное, вот и выставляется благодетелем.

— Да я что, я так, просто к слову пришлось.

Хозяин лодки посмотрел на меня:

— А вода на глазах прибывает. Сюда шел — вот той березки до сучьев не доставала, сейчас и сучья залило.

Резко налетел прохладный ветер, волна пошла больше с белыми бурунами, из-за этого лодочнику трудно было замечать плывущие обломки льда, он сбавил скорость, повел лодку осторожнее.

Следом за ветром пришел дождь, сильные струи косо захлестали по спинам. Пришлось подымать воротники плащей и садиться к ветру спиной.

Вода закипела, зашумела вокруг. Несколько раз лодка натыкалась на льдины, к счастью, они были небольшие.

Хозяин лодки чертыхался, напряженней всматривался вперед, сожалел, что из-за каких-то двух рублей погнал в такую непогодь.

Дождь лил недолго, все же в лодку натекло порядочно воды.

Хозяин подал мне жестяной ковш:

— Поработай на благо общества.

Я черпал почти до самой деревни. Расплачиваясь, женщина сказала лодочнику:

— Хотя бы с парня-то не брал, сколь он воды выхлестал.

— Дело общественное, а оплачивать он обязан.

Выбрав посуше место, я положил рюкзак и стал ждать Сапрона Терентьевича.

Темные тучи заволокли небо, день стал заметно темнеть. По стержню реки плотно шел лед.

Деревенская улица и дворы были залиты водой. Люди ходили в броднях, осторожно, вдоль плетней и заборов. Только несколько изб, стоявших на пригорке, выглядели привычно.

Недалеко от того места, где я остановился, выла собака. Я вспомнил рассказ Аклуньи и прислушался: собака выла в саду. Через определенное время вой прекращался, но возобновлялся на отчаянно высокой ноте. От сырого, зябкого ветра, рассказа Василия, пасмурного дня и воя собаки на душе стало грустно. Я пожалел, что приехал.

С реки приближался пыхтящий перегруженный катерок. Сапрон Терентьевич привстал, чтоб лучше было видно место причала.

Бабы с катера направились к дому Аклуньи. Пошел за ними и я.

В саду, на залитой водой будке, сидел желтовато-серый огромный кобель. Кончики ушей у него были отрезаны, вместо хвоста торчал обрубок. Задрав голову в небо, кобель выл. Тяжелая ржавая цепь, пристегнутая к ошейнику, была так натянута, как будто кто-то из-под воды тащил собаку вниз.

— Ишь, ловкой какой, всигнул все-таки, — восхитилась Аклунья.

— Ты бы отвязала его.

— Поди да отвяжи, это такой зверюга...

Как бы в подтверждение ее слов, кобель встал и, оскалив белые клыки, зарычал на собравшихся. С мокрой шерсти клоками свисавшей с ребристых боков, скатывались капли, впалые бока почти соединились.