Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Таких хрипатых певцов в нашем селе с сотню наберется. Кой их черт из Москвы тащил?

— А председателя нету!..

— Пойдет он такую лабуду слушать...

— Жаль, что наши люди столь терпеливы, а то бы забросать их тухлыми яйцами, в следующий раз они бы подумали о халтуре. Я пошел, — Виктор встал.

Я остался с надеждой высидеть до конца, но конец наступил неожиданно. Длиннолицый нашептывающим речитативом затеял бесконечную балладу. Мужчины сдвинули к стенке стулья заднего ряда, вытащили столы и застучали в домино. Публика стала расходиться.

Артисты, ни грамма не смущаясь, тоже удалились.

Выйдя на улицу, я постоял у корогода, парни и девчата обсуждали одежду артистов, прически, как будто перед ними выступили с показом мод. Постояв еще немного, я направился домой. Вскоре я услышал, что сзади меня кто-то идет. Замедлив шаг, я решил пропустить его вперед.

— Здравствуйте! — я узнал голос Надежды.

— Ну, как концерт? — Она пошла рядом.

— Плохой.

— Как им не стыдно? Я бы на их месте сгорела со стыда! Смотреть и то неловко. Вот бы им вместо пшеничного хлеба подать из мякины небось возмутились бы до Кремля, а мы все терпим.

Как-то незаметно мы заговорили о другом и, когда подошли к дому Надежды, я с умыслом прошел мимо. У своей калитки я тоже не остановился, хотя видел в окнах свет. Надежда как будто увлеклась разговором, и мы не торопясь направились к Галчанке.

Воздух в этой стороне деревни стоял прохладнее и чуть-чуть отдавал сыростью, сады большими темными клубами, похожие на облака, обтекали белые квадраты изб. В садах еще не угомонились соловьиные трели, но исполнялись они с большими паузами, чем прежде.

— У вас здесь здорово! — вырвалось у меня.

— Ой, как я раз подалась к сестре в город, побыла там неделю, домой потянуло — сил нет. Были минуты — казалось, век не увижу свое село! Уехала, даже сестру не дождала с работы, чтобы проститься...

— Виктору здесь тоже очень нравится, — вспомнил я о Ведрине.

Надежда как-то вдруг потерялась, исчезла ее бойкость, легкость, с которой она вела разговор. До упоминания о Викторе она просто светилась. Почувствовав, что я уловил перемену в ее настроении, она замолчала, отчего появилась какая-то неловкость.

— Знаешь, как я сюда приехал? — спросил я.

Она покачала головой. Мне только этого и было надо. Я в таких красках стал распространяться о поездке на крыше и всех приключениях, что у Надежды заблестели глаза. Она то осуждала грозного милиционера, который снимает меня с крыши, то радовалась, что отпустил он меня с миром, и хвалила старшего лейтенанта:

— Вот бывают же такие хорошие люди, вот бываю-ют!..

Расставались мы с ней настоящими друзьями. Напоследок она спросила меня:

— А не скучно одному в поле?

— Да как тебе сказать... — замялся я, — мне было тягостно. Я читаю, но когда вижу человека, хочется подойти, поговорить. Даже вот с бабкой Чикириндой, которая мне обед приносила, по душам толковали битых два часа. Она все рассказывала, «скольти ей годов пришлось мыкаться без хозяина дома».

— А я к тебе беспричинно приду, — сказала Надежда.— Выберу время и приду. Сейчас луга цветут, и у реки так здорово! Покойной ночи! — пожелала она.

В избу я не стал заходить, чтобы не разбудить Виутора, без единого шороха поднялся на сеновал.

— Чего крадешься? — раздался из темноты голос Ведрина. — Иди поешь.

«Черт возьми, действительно хочу есть как волк, — подумал я, возвращаясь. — Виктор, наверно, лежит с открытыми глазами и все представляет артистов-халтурщиков, завтра председателю выговаривать будет, такой он человек. Как-то надо потолковать с ним о Надежде, узнать, что между ними произошло».

Судя по времени, спать мне оставалось не больше двух часов.

Прошел самый длинный день лета. Вечером мы, как обычно, говорили о хлебе насущном. Ведрин почему-то убеждал меня в том, что человек должен заработать свой кусок хлеба честно. Я всегда с удовольствием слушал Виктора, дивился его въедливости и жадности, с которой он относился к работе.

— Вить, а что, если бы все так работали, как ты, что бы было?

— Порядок во всем, — улыбался он.

— Ну, а если бы вообще не было таких?

— Остался бы ты, Максим, бюрократом, жил среди негодяев и подлецов. — Эту фразу Виктор сказал очень серьезно, и я понял, что дела его со словами не расходятся.

Разговор этот состоялся в начале моего приезда, и, глядя на Виктора, я все больше и больше убеждался, что он не старается быть хорошим специалистом и человеком. Все он делает не напрягаясь, не играя, делает ради того, чтобы жилось лучше не только ему, но и всем окружающим. С ним легко спорить, потому что он открытый. Живут такие люди сложно и трудно, но никогда не озлобляются, встречают трудности, как должное.