Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Дереву, как человеку, — нелегко вырасти. То болезни всякие, то паводком снесет, то скотина стопчет, а то и сам человек выдернет или сломает... Без дерев нельзя, без дерев земля пустая.

Рассаживает Савелий Фомич и молодняк, для этого у него в поле саперная лопата припрятана.

Любуясь Митрохиным кустом, я не раз думал, что, может быть, и его насадил какой-нибудь Митроха, вроде Савелия, а легенду об алчном помещике — истребителе лесов люди позже придумали. Если присмотреться к молодым перелескам, то можно не один из них назвать Савельевским. Даже в той стороне села, где живет Савелий Фомич, избы стоят как в парке. Ее так и называют — Галчанкой, а другую сторону — Знаменкой.

Глядя на Савелия, я тоже стал рассеивать всякие семена по пустырям. И чем больше я занимался этим делом, тем больше появлялось у меня интересу к лесонасаждениям, я даже понял, что за подобным занятием длинный день пастуха пролетает незаметно.

Помогал нам присматривать за стадом лобастый, серой масти кобель Заливай, он был из породы кавказских овчарок.

Заливай всегда выбирал возвышенное место и оттуда неусыпно наблюдал за коровами. Стоило какой-нибудь буренке отбиться от стада, как Заливай басовито гавкал, и если корова не возвращалась, кобель тут же прекращал своеволие.

— Помощничка-то мне какого сын с Кавказа привез, — довольно улыбался Савелий Фомич. — И подпаска никакого не надо. Заливистым он был в щенячей поре, это сейчас таким басовитым стал.

Дни шли, а старик все откладывал свою поездку к сыну. Я понимал, почему он это делает. Савелий Фомич вводил меня во все подробности пастушьей работы, приучал Заливая ко мне и знакомил с хозяевами скота. Да и решительности у него, как подметил Ведрин, с приходом весны поубавилось.

Сыновей у Савелия Фомича было семеро, и все они жили в разных концах страны.

— Ну да, ага, вот ведь как получается, — рассказывал старик, — разлетелись во все стороны. Один в Иркутске, другой в Магадане, в Душанбе, в Калинине, в Бельцах, в Новочеркасске, а этот вот, последний, самый младшой, где-то с белыми медведями. Ну да, ага, как будто им в одном месте тесно было.

Я знал, что Савелий Фомич и старуха его с большой любовью относятся к младшему.

— Те все улетали как-то незаметно. Чуть встал на ноги — и подался. А Федька, младшой-то, очень болезным рос. Замаял нас со старухой. На шестнадцатом годе только окреп. Вымахал — богатырь! — Последнюю фразу Савелий Фомич всегда выкрикивает.— Ну да, ага, окончил он десятилетку при нас, да еще год в колхозе работал. В армию забрали, там и пошел по военному делу. Сейчас капитан уже. — О младшем сыне старик готов говорить днями.

Последнее время я собирал и выгонял стадо один. Старик убедился, что я всерьез готов подменить его, устраивали Фомича и наши симпатии с Заливаем. Кобель относился ко мне официально, я тоже не напрашивался на дружбу.

О том, что Савелий Фомич наконец-то собрался и уезжает к сыну в Заполярье, я узнал от Виктора.

— Ну что, — сказал Ведрин, — тебя можно поздравить, теперь ты хозяин стада, вся власть перешла в твои руки! Завтра Савелий Фомич первым автобусом чуть свет отбывает со старухой за Полярный круг. Сегодня он раскланялся со всеми своими близкими. Об этом во все услышание объявила Чикиринда.

— А мне он ничего не сказал?

— А чего тебе еще говорить, он ведь все объяснил, все сделал.

— Верно, все объяснил, все сделал, — согласился я с Виктором. Но все равно и после сказанного у меня осталось недоумение. Сегодня он приходил на луг и был со мной до обеда, и на тебе — уезжает!..

Ночью пошел дождь, в темноте вспыхивали короткие молнии, гремел гром, и струи воды были сильные, о силе их я судил по шуму дождя и хлестким ударам в оконные стекла.

Слушая дождь, я думал о Савелии Фомиче, надеялся, что старик из-за непогоды отложит свою поездку и мы с ним все обсудим.

Утром чуть было не проспал. Случайно открыл глаза, а за окном уже стояла светлая синева рассвета.

Чтобы не разбудить Виктора, я схватил одежду в охапку и выбежал во двор.

Село уже проснулось. У колодца скрипел коловорот, звякала цепь о дужки ведер.

В соседнем дворе разговаривала Надюха со своей матерью, слышно было, как мягко, сквозь взбитую пену пробивались струи молока в подойник. «Раз ведро полное, значит, дойка кончается. Надо спешить», — определил я. Плеснул в лицо пригоршню колодезной воды, быстро оделся и побежал к крайнему дому Чикиринды. «Неужели это та самая Надюха, о которой мне говорил Клим?..»