Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Шайыр надолго задумалась, подперев полную, еще по-молодому упругую щеку рукой. Она никак не могла предугадать, как Колдош примет их заботу. Скорее всего посмеется над ними! Мол, со своими не удалось, так с чужими решили в благотворительность сыграть…

— Теперь, Насипа Каримовна, мы уже опоздали с материнскими заботами… Без них он вырос, а теперь они ему не ко времени, прости уж ты мою откровенность… Девушка ему нужна хорошая, чтобы от дурного отучила, а не мы… А тут уж его право выбирать. Так что не будем пока зря суетиться. — И, глядя на Насипу Каримовну, думала: «Какое же большое сердце у нее. А вот, поди ж ты, сразу и не усмотришь… А я жизнь прожила для себя одной, обиды копила, растравляла…»

— И все-таки, Шайыр, помочь мы ему должны, но, конечно, с умом. Что и говорить, парень он балованный… И выпивал, и деньги даровые, и женское внимание. А ума-разума своего еще не накопил, вот и пошел не по той дорожке… Так я понимаю его беду…

Разговор с Насипой Каримовной запал глубоко в душу Шайыр. Будто сняла та пелену с ее глаз, пелену эгоизма, и она вдруг открыла для себя простую истину, что одинокими бывают только те, кто сами, вольно или невольно, хотят для себя этого. «Сколько лет попусту растратила, — мучилась своим бездействием Шайыр, — а ведь могла уже давно жить совсем по-другому, осмысленно и добро».

…Снова и снова она возвращалась к разговору, с которым пришла тогда к Алтынбеку, оставившему в душе ее такую горечь и унижение… «Все равно добьюсь перевода в ткацкий, — решительно сдвинула она свои крутые, непокорные брови. — И что это я, право, раскисла? Найдется управа и на этого счастливчика! И о пощечине нисколько не жалею, наверное, впервые получил, что ж, пусть накапливает жизненный опыт, пригодится!» И она от души рассмеялась, наверное, впервые за много-много дней.

За окном было все то же серенькое, безрадостное утро, но дождь перестал; были видны гладкая мокрая стена соседнего дома, вымытый потоками дождя тротуар. Все было темное, в испарине прошедшей грозы. Но Шайыр уже без горечи вспоминала о пережитых ночных страхах…

Свет ровный, тихий, успокаивал все живое, врачевал исподволь, но верно и надежно. И Шайыр поняла, что нет ничего исключительного в ее судьбе, просто — жизнь, такая, как у других людей, просто до сегодняшнего дня о других она не думала… К ней трудно приходило сознание, что беда ее была не в тех испытаниях, выпавших на ее долю, а в ее обидчивом отношении к ним, потому жизнь и швыряла ее, как хотела. «Нет, больше не поддамся, теперь назад дороги у меня нет». И все-таки и в этой упрямой решительности Шайыр оставалась Шайыр, горячей, неуправляемой в гневе и радости, на что бы они ни были направлены. Вот и сейчас она быстро взметнулась с кровати, подскочила к платяному шкафу, рванула на себя обеими руками дверцы, сгребла в охапку пестрые платья и, схватив большие, ржавые, портняжные ножницы, принялась кромсать свои теперь ненавистные ей туалеты.

Только взглянув на будильник, вспомнила о работе, начала спешно собираться, но потом почему-то раздумала и осталась дома.

Как ни торопит человек, попавший в беду, время, как ни спешит преодолеть тяжкий рубеж своей жизни, освободиться от бремени тревог вряд ли удается. Чинаре все эти летние трудные месяцы в городе казались нескончаемой мукой. И сейчас, когда уже многое из ее треволнений позади, она все еще не может прийти в себя по-настоящему: воспоминания помимо ее воли возвращаются и возвращаются к ней — во сне и наяву…

Второй раз она навестила Колдоша только через месяц, не решаясь снова заглянуть в его глаза. У нее было сложное и противоречивое чувство: рассудком она понимала, что Колдош ей не пара. К тому же, хоть и не хотела она признаться себе в том, ей было не все равно, что подумают и будут говорить о ней подруги и знакомые. «Конечно, осудят, — даже не сомневалась она. — Скажут, мол, испугалась в девках остаться, мол, на безрыбье и рак рыба». То, что ее давно записали в вековухи, в «синие чулки», она знала наверняка. Передавали ей не раз бабьи пересуды, что совсем зачерствела она на своей общественной работе, да и сама слышала притворные вздохи, мол, кому семья, любовь, дети, а кому и служебной карьеры вполне достаточно, тут, мол, дело вкуса… А мужчины, мол, уют любят, внимание, если только какая непутевая головушка подвернется… И всем этим сомнениям пока еще очень слабо пыталось возражать ее затеплившееся чувство к парню. Силы были явно неравные… К тому же сердце ее нет-нет да и сжимала мучительная неуверенность в Колдоше: «Что с ним буду делать, если возьмется за старое? Ничего ведь о нем не знаю! Даже из какой семьи… Может, тоже какие-нибудь гуляки были, и он в них… Сгубила себя! Ой пропала моя головушка».