Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Хорошо, могу и не одну, а хоть три пули вытащить! Только и ты выйди из двора!

Но даже если бы Саадат и на самом деле решил примириться, как это полагал Сапарбай, то все равно теперь это зависело не только от него одного. Когда они с Касеином скрывались в горах, к ним присоединились известные казахские конокрады: братья Укет и Бекет. Это были отъявленные бандюги, угонявшие на киргизской стороне скот и переправлявшие его к казахам. В последнее время они все больше наглели, все больше под угрозой смерти отбивали табуны и все больше скатывались к настоящему бандитизму. Старшему, Укету, было под сорок, а младшему, Бекету, лет тридцать семь. Оба были рослые, сильные и бесшабашные. Раньше они принуждали мелких воров присоединяться к себе, но со временем, когда обострилась классовая борьба, сами стали присоединяться к бежавшим в горы бай-манапам.

Так однажды явились они и к Саадату. Бекет — свирепый, огромный детина, как младший, почтительно молчал, а чернобородый, длиннолицый Укет, коварно поблескивая сидящими в глубоких глазницах глазами, говорил сиплым голосом:

— Да, туго приходится детям мусульман, затоптать хотят нас, но только не удастся. Нас к тебе, Саадат-джан, послал сам бог. Раньше знали тебя понаслышке, а теперь в трудный час пришли к тебе на помощь! Вот мы удальцы Укет и Бекет! Выкладывай свое горе, кто посмел враждовать с тобой, ты только назови имя этого человека, Саадат-джан! — И, бросив взгляд на Бекета, Укет добавил: — Скажи вот сейчас, и поскачет Бекет — привезет голову твоего врага!

Укет считал себя «тигром гор» и, дав однажды слово, никогда ему не изменял, будь дело связано хоть с самым коварным убийством или мелким воровством. В последнее время он уже не удовлетворялся угоном скота, бродящего без присмотра, его влекло теперь к большим набегам на артели. С этой целью он и присоединился к Саадату. И сейчас, когда Саадат проявил колебание, поддаваясь уговорам Сапарбая, Укет был возмущен и взбешен. По его мнению, Саадат проявлял трусость, изменял незыблемому правилу набежчика. Укет не допускал даже мысли, чтобы позволить Саадату изменить цели набега. Он зло дернул его за рукав:

— Ты что, глупец, чего трусишь! Эй, Бекет, а ну, братец, встрепенись!

Раздался выстрел. Серый жеребец вскинулся на дыбы, и Сапарбай почувствовал жгучую боль в боку. Он пошатнулся в седле, потом, выпрямившись, крикнул товарищам:

— Вперед! Не выпускайте из двора!

Орузбай и Осмон выстрелили одновременно.

Группа Лариона, находившаяся в засаде в соседней балке, бросилась на выстрелы. Земля содрогалась: казалось, она то опускалась, то приподнималась под копытами коней.

Басмачи от неожиданности растерялись. С двух сторон гремели выстрелы и неслись вскачь всадники. Двор был окружен.

— Ура-а-а! — крикнул Ларион.

— Ура-а-а! — подхватили остальные.

— В горы прорываться! — успел выкрикнуть Укет, и в тот же момент из двора отчаянной гурьбой вырвались басмачи. Сперва они бросились навстречу доброотрядцам, затем круто свернули и, отстреливаясь на скаку, врассыпную понеслись в горы. Тьма моментально поглотила их, только слышались удары копыт о землю.

Отряд бросился вдогонку. Сапарбай сгоряча тоже поскакал вслед за басмачами. Его жеребец понесся во весь карьер, настигая кого-то скачущего впереди. Это был Осмон. Сапарбай обогнал его и, чувствуя, что силы быстро покидают его, сбавил бег жеребца и крикнул поравнявшемуся с ним Осмону:

— Скачи, догоняй, Осоке!..

— Что случилось, Сапаш?

— Кажется, пуля задела меня.

— Где?

— На, возьми ружье, руки слабеют.

Продолжая скакать, Осмон наклонился к Сапарбаю, взял у него из рук ружье. Сапарбай сидел в седле, согнувшись, прижимая рукой бок. Он закачался из стороны в сторону и проговорил хриплым голосом:

— Плохо мне, Осоке. Кто еще есть поблизости?

В это время их догнал Абдиш. Он заехал с другой стороны и поддержал Сапарбая под руку:

— Что случилось, байке?

— Это ты, Абдиш? О дорогой мой! — в первый раз простонал Сапарбай, тело его пылало жаром. — О-о, жизнь покидает меня. Будьте живы… Обманули, собаки… На меня не смотрите… догоняйте, мы не должны их упустить!..

— Враг не уйдет! Не падай духом, Сапаш! — сказал Осмон.

Сапарбай вдруг пригнулся и, почти лежа на гриве коня, стал говорить слабеющим, прерывающимся голосом:

— Прощай, светлый мир, прощай, земля родная… Прощайте, отец, мать, любимая, верная Зайна моя… Прощайте, друзья… Молодая жизнь… Прощайте-е!..