Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Но Шоорук не очень-то желал признавать мелкородного вождя.

— Ты потише, не распускай поводья! — высокомерно предупреждал он его. — Кто ты такой, чтобы оспаривать у меня землю?! Ты, Бердибай, не уподобляйся тому наглецу, который, не успев переступить чужой порог, заявляет, что юрта его! Земля над дорогой принадлежит потомкам Батыра, запомни это!

Но Бердибай не сдавался:

— Пусть потомки Батыра умерят свою жадность! На ту землю, что над дорогой, вы не имеете никакого права. Эта земля удобна для сенокоса нам.

— Тейт, низкий наглец! Поворачивай коня! Не тебе, раб, оспаривать землю у потомков Батыра!

— Коня я не поверну. Половина земли наша!

— Ну, если ваша, попробуй сунься!

— Я уважаю дух твоего отца, Шоорук, а не то бы… Сзывай своих, спор будем решать на самом поле! Кто кого побьет, того и земля!

— Драться так драться! Потомки Батыра, по коням!

Бердибаю было в ту пору лет тридцать. Он сидел на статном, быстроногом гнедом скакуне. Черная бородка красиво обрамляла его мужественное лицо. Скинув один рукав тонкого верблюжьего чепкена и заправив его за серебряный пояс, Бердибай, пришпорив коня и вырываясь вперед, зычно крикнул своим:

— Курама! Курама! По коням!

Со всех сторон раздались призывные возгласы:

— Батыр! Батыр!

— Курама! Курама!

И десятки всадников, спешно оседлав коней, а кто и без седла, без шапки, сжимая в руках палки, с криками устремились на поле за дорогой.

От Курамы было около пятидесяти верховых, среди них лучшие джигиты: Соке, Чакибаш, Саякбай, Мамбет и еще несколько человек. В батыровском роду было много джигитов, но к ним примкнули еще некоторые мелкие роды, стараясь заслужить себе в будущем покровительство крупного рода. Всего их набралось, таким образом, свыше восьмидесяти человек. Однако озлобленная Курама дралась яростно и одержала победу над многочисленным противником, потому что ей помогали не только подростки, как Омер и Туменбай, которым было тогда лет по пятнадцати, но даже женщины и дети из ближних юрт. Они кидали камни в батыровцев и приносили своим дубинки вместо поломанных или утерянных палок. Дикая ругань, ржанье лошадей, крики и визг женщин, плач детей и лай собак слились в один многоголосый рев. Каждый бил кого-нибудь и били его. Те, что остались без дубинок, дрались врукопашную, стаскивая друг друга с седел.

— Вот тебе, вот тебе земля! Получай! — раздавались выкрики, и слышались удары палок.

— На тебе! Не отдам землю, скорее я кровь пролью!

Многим тогда проломили головы, перебили руки, а кое-кому выбили и глаза. Многие после этого слегли в постель, болели по две-три недели и долго потом не могли садиться в седла. Но как ни страшно было воспоминание о драке, а каждый раз, едва заходила речь о спорной земле, люди снова готовы были ринуться в бой.

— О грешный мир, будь ты неладен! — с горечью и гордостью вспоминал потом не раз Соке. — Только силой дубинок и отстояли мы тогда свои права на эту землю! Много трудов положили мы за нее, кровь проливали!

На этой отвоеванной земле Соке тоже имел свой участок. А теперь, когда лемеха плугов начали вспарывать еще никем не паханную целину, у Соке даже сердце заныло, будто он терял здесь что-то очень родное и близкое, даже на глазах выступили слезы: «Привык я к этому месту, весной ли, осенью ли приходил сюда, все равно душа отдыхала, и всегда казалось, что я видел здесь свои следы. А теперь эти следы остаются под пашней, исчезают навсегда мои старые следы!..»

Переживал Соке, на душе было грустно, печально.

Весть о том, что Соке распорядился пахать старый сенокос над дорогой, быстро облетела весь аил, дошла она и до Бердибая, постоянно сидевшего в последнее время у очага и не выходившего из дома. Об этом с обидой рассказал ему Карымшак:

— Вот до чего дожили, теряем свой заветный сенокос, землю отцов… Это все дело рук Мендирмана, Беке! Что вы скажете на это? До каких пор мы будем терпеть такие унижения? Когда мы поднимем голову и заявим свое слово? Скажите свое мнение, Беке!

Если бы Бердибай имел на это право, то он не только не разрешил бы пахать, но даже и близко подступиться не дал бы обнаглевшей голытьбе к этой исконно родовой земле, в драке за которую его самого до крови секли камчами. Но, увы, он не имел такого права! Все так же не поднимая понуро опущенной головы, Бердибай медленно проговорил:

— Какого же мнения ждешь ты от меня, Карымшак? Жаль, что не будет гореть, если поджечь, а не то сам поджег бы эту землю и лег бы там, чтобы сгореть вместе с нею… Что же делать, что делать… Когда я был в силе и над головой моей сияло солнце славы, я отвоевал эту землю… А теперь у меня нет ни сил, ни ума!..