Николай Пороховник: Поездка в Новгород-Северский

Прошло еще полчаса, не менее. И, думая о своем, нет-нет да видел я внутренним зрением, как медленно сближаются, совмещаются, словно в прицеле, машина и движущийся наперерез одинокий велосипедист…

Наконец снизу, со стороны площади, вырулил «газик», подъехал к нам. Распахнулась дверца, и выпорхнула оживленная племянница, подбежала к скамейке за вещами. Выбрался из машины и милиционер, худощавый, жилистый парень с острым подбородком. А мы, боясь, что опять что-нибудь произойдет и ожидание наше продлится, торопливо стали размещаться на двух лавках, вплотную друг к другу. В суматохе никто и не заметил тихо появившуюся в глубине темной улицы еще одну машину. Милиционер уже сел за руль, племянница, стоя на одной ноге и держась рукой за скамейку, вытряхнула из туфли камешек, затем обулась и направилась к нам, несла последнюю уже сумку в «газик», и лишь тогда через ветровое стекло мы увидели приближающегося к нам, вышедшего под свет фонарей знакомого нам шофера. Этот «летучий голландец» подошел к племяннице, видимо, начал приглашать ее в дорогу, улыбаясь до ушей, как тут же лицо его исказилось. Он рванулся к своему молоковозу. Но милиционер выпрыгнул из машины, настиг его и с ходу заломил ему руку за спину. Парень извивался, а милиционер, прихватив покрепче руку, закричал:

— Стоять! Ты еще не успел, никого не сбил?!

— Да я чего, — захныкал парень и тут же заорал: — Е, больно же!

Пришлось нам выбраться из машины, милиционер повез этого парня в отделение.

Я снова присел на камень; теперь, пожалуй, я бы ничему не удивился. И хотя все было тихо, но я уже понял, что даже в этом захолустном райцентре глухой ночью происходят всякие события и жизнь борется со смертью.

Через некоторое время «газик» возвратился, там сидел еще один милиционер, который погнал молоковоз к отделению. Мы же снова разместились на двух лавках, друг против друга, стиснулись под тентом, куда через маленькое заднее оконце еле доходил свет фонарей со стороны перекрестка.

— Порядок? — спросил милиционер.

— Так точно! — весело ответила племянница.

Он сразу же поддал газу, и мы понеслись в темную улицу, как в тоннель. Шуршали шины, машина вздрагивала на булыжниках, свет фар вырывал, выхватывал из темноты заборы, деревья и дорогу.

— Сергей, не нашли того, который сбил велосипедиста? — спросила племянница.

— Нашли… — глядя на дорогу, ответил Сергей. — Приехали мы к дому, это на Пролетарской, а он уже в постели, гад. И «Москвич» во дворе стоит, мотор еще теплый…

— Нет, ну сбил ты человека, так остановись, помоги, — сказала она.

— А не остановишься, — вдруг тихо и медленно произнесла молчаливая до сих пор женщина, — будешь всю жизнь маяться. Станешь чужим себе и иссохнешь раньше времени…

— Да таких вешать надо, — распалилась племянница. — Лучше уж срок отбыть, зато…

Она умолкла, все тоже молчали.

— Поедем напрямик, через степь, — сказал Сергей.

— Давай, сокращай расстояния, — поддержала племянница. Она сидела впереди, рядом с ним.

Последние домики исчезли, выехали в степь. И распахнулось перед нами великое звездное небо… Машина словно вырвалась, выкатила неожиданно из какой-то тяжелой узкой темноты под этот величественный и огромный купол над чистой и безбрежной землей. Мы все дальше и дальше въезжали в степь, открывались новые дали, и показалось, что мы поднимаемся куда-то, возносимся все выше и выше. Наше мелкое, суетное, чем была наполнена душа, уходило, таяло, и каким-то целительным бальзамом вливалась, очищала нас эта высокая торжественность ночного неба и земли. Все затихли, очарованные дорогой; светились круглые окошки приборов на щитке, однотонно работал мотор, не тревожа плотную бессмертную тишину этих пространств. И мы, и наш «газик» были крохотными, случайно попавшими сюда и затерявшимися. Машина мчала по степи, но движение видно было только лишь по узкой полоске света впереди, в которую стремительно всасывалась такая же узкая полоска стерни. Казалось, мы уже не властны здесь, машина неслась куда-то сама, а все было едино, кругло, земля вдали переходила в небо, все было могучее, прекрасное и нечеловеческое, и мы плыли в этом… Все, не замечая друг друга, смотрели, чуть пригнувшись, вперед, все притихли, как будто почувствовали, что над нами сейчас склонилась вечность, которая всегда над нами, но редко смотрит на нас… Где и когда вспомнится мне это? И степь, и люди, с которыми на короткий и прекрасный час свела судьба. Неизвестно. Буду ли я еще когда-нибудь здесь?.. Неизвестно. И вспомнят ли меня хоть однажды мои случайные попутчики?