Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— У нас, слава богу, тихо, — не очень уверенно сказал Богдан. — Пока что тихо… А может, оно и будет, это самое?.. А как там, в городе?

— Там жарко, — ответил сын на языке пожарников. — Горит Бобруйск! Горит, а тушить некому…

«Почему же он горит?» — хотел спросить Богдан, но не решился, ждал, пока сын расскажет об этом сам.

Пантя больше ничего не говорил, шел молча.

«Почему же вы не тушили? — напрашивался у Богдана вопрос. — Вы же пожарная команда…»

— А мать дома? — спросил Пантя.

Видимо, больше всего тревожила его встреча с матерью, перед которой он конечно же чувствовал себя виноватым.

«Лежит мать, — хотел сказать Богдан. — Погналась за чужим роем, а пчелы ей как дали жару, так даже под одеждой распухла вся».

Но сказал иначе. Из его слов нельзя было и понять, дома Бычиха или нет, случилось что с нею или все осталось так, как и было два года назад.

Пантя не особенно и интересовался жизнью матери, не очень слушал, что говорил об этом отец. Он, словно к чему-то примериваясь, поглядывал на Арабиновку и обдумывал что-то свое. Богдану тоже, видно, не хотелось «приставать» со своими домашними разговорами. Больше всего тянуло посмотреть на сына, порадоваться, что он стал, слава богу, не хуже, чем у людей: и подрос за эти годы, и возмужал, и даже на Бычиху стал меньше похожим. Настоящий мужчина, да еще это галифе с сапогами, блестящие пуговицы!… Сказал бы скорее хоть одно, только одно: будет жить теперь дома или только в гости идет, на побывку. Остался б хоть на годик! Если уж не совсем дома, то хоть где поблизости… В Старобине тоже есть пожарная команда.

Мысли об этом постепенно увлекли старика, даже война незаметно отошла, отхлынула из памяти, стало чудиться то счастье, что таилось в душе многие годы, было целью существования, — вырастить, выучить сына по его способностям и пожить при нем, за его спиной, на его куске хлеба… Хоть под самую старость, хоть последние считанные годы.

…Посмотрел в ту сторону, где строили аэродром. Должно быть, не успели все достроить… Говорят, никого теперь там нет. Все разъехались. Война. Но даже если и война, то все же с сыном смелей при всякой беде.

Вдвоем где б ни быть, что бы ни делать — не одному, одинокому… На Бычиху надежды нет… И прежде жизнь с ней была страданьем, а после того как Пантя сбежал из дома, все пошло вкривь и вкось.

…Скоро арабиновская улица. Она начинается от большого и очень старого тополя. Этот тополь намного выше всех ближайших деревьев и даже арабиновской мельницы, потому и принимает на себя все громы и молнии. От молнии у него один толстый сук засох, но это мало заметно в густой листве.

Под тополем и теперь ютится часовенка. Она тоже очень старая, один бок железной крыши прогнил и провалился. Подправить ни у кого руки не доходят.

…День ясный, безветренный. Мельница стоит, тополь не шумит, листья неподвижны. На самом купольчике часовни сидит разомлевшая от тепла ворона и будто не замечает, что приближаются люди.

Возле огорода у крайней хаты, которая больше других выступает на улицу, сидит на колоде человек. Эта колода тоже от тополя, что рос когда-то в другом конце Арабиновки. Тополь засох от молний и был спилен. Каждому, кто пилил, что-то перепало от него: комель на улей, кусок верхушки или сучья на дрова. Левон прикатил себе кругляк, и с того времени он заменяет тут скамейку. Сам Левон и сидит на колоде. Сидит и попыхивает трубкой. Ворот сорочки расстегнут, грудь открыта. Дымок выбивается из-под седых усов выхлопами, как из-под машины на тихом ходу, но другого цвета — он голубовато-сизый, как небо, и не густой, потому и быстро развеивается в воздухе.

Почти такой же дымок цедится и из трубы Левоновой хаты — видно, там у него еще дотапливается печь и что-то доваривается.

Богдану приятно от мысли, что Левон первый увидит его сына, который вернулся из города и вот идет рядом со своим отцом. Видный мужчина, даже стройный, на целую голову выше отца, а в плечах, пожалуй, шире. Пусть Левон и спросит о чем-нибудь, пусть даже и расспрашивать начнет, лишь бы не про войну. Может, и не будет тут этой войны… Неужели допустят, чтоб немцы пришли даже сюда? Наверно же наши пойдут туда, если уж действительно началась война…

…Пригласит Левон посидеть на колоде или не пригласит? Нелюдимый он и не очень любит, чтоб кто-то сидел рядом с ним, да еще на его колоде. Может, разве гостю сделает такое одолжение?..

Ходить Богдану с утра пришлось много… Хоть и война, а в бригаде работа не останавливается. И ему так хотелось посидеть на колоде, что даже издалека ощущалась ее теплая, привлекательная гладкая поверхность. Хоть бы ноги отдохнули, а то ноют от ходьбы — не так и много им уже надо, чтоб заныть…