Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

Как-то особенно тревожно и противоречиво подумалось о сыне. И хорошо, что его нет в хате, не лежит вот тут, на кровати, не сидит в запечке, а пошел куда-то на улицу: значит — ходит, играет, слава богу. А в то же время душу грызло беспокойство: как он там ходит или бегает, с кем, где, что делает? Чтоб не натрудил себя после такого увечья, как бы не всунулся снова куда по своей эдакой непоседливой натуре. Как-то привык каждый раз видеть его дома. Пускай бы и сегодня был тут… Нет уже в хлеву коня, что чуть не изувечил сына, нет и коровы — вчера забрала Вулька. В хлеву можно теперь Панте играть, бегать, лазить куда захочет: конь не лягнет, корова не боднет. Но что будет есть, набегавшись? Клим обещал по кружке молока каждому едоку, если семья запишется в колхоз. А если в ней семь-восемь едоков? Где наберешься того молока? И когда это будет, куда пойдешь за этим молоком?

…Утомленный, с головной болью, Богдан шире раскрыл глаза: в запечке стоял туман. А может, это дым, а не туман? Отчего дым? Печь не топилась. Горит что? Тлеет? Так нет же никакого запаха. В тумане заметил свой серый барабан, как и другие вещи, валявшиеся в запечье. Может, от пыли, а может, от этого тумана или дыма, который ничем не пахнет? Пригляделся и увидел дырку в собачьей коже… Это Ничипор когда-то пробил… Когда-то они играли на вечеринках, даже на свадьбах. Когда-то, еще до Арабиновки, даже и на хлеб немного зарабатывали игрою. Может, и теперь придется, раз уж снова остался без коня, без коровы?

Богдан прислонился к стене и поднял вверх острую худую бороду — кадык выперся и поплыл к подбородку; человек нехотя, насухо глотнул. Глаза будто подсознательно уставились на небольшие полати над печью. Там где-то лежит и скрипка. Ее уже и не видно среди всякой рухляди, затянутой пылью и паутиной. Может, и расклеилась уже?..

— Няма ли у вас чужих овец?!

Голос под самым окном словно разбудил Богдана, он даже вздрогнул, резко повернул голову. В верхнем стекле, между больших костистых рук, приложенных к стеклу, торчало скуластое лицо Марфы. На глазах, на губах и даже на длинном с горбинкой носу видны были растерянность, забота: наверно, она уже все дворы обегала, всех опросила, а барана своего не нашла.

— Дак нету, нету! — послышался со двора злобный крик Бычихи. — Я уже тебе сказала, что нету!

— Где же он? — с отчаянием спросила Марфа. — Должен же у кого-то быть!

— Дак, может, он и со стадом не пришел? — подала догадку Бычиха. — Может, его волки в лесу задрали?

— Нехай бы ваших овец задрали! — обидчиво ответила Марфа. — А наш баран со стадом был, пастух его по повязке знает и по меченым ушам.

— Не поглядел волк на повязку!

Марфа ушла, и снова стало тихо, будто ничего живого не было в деревне. Как раз была такая пора суток: люди еще хоть и не легли спать, но порасходились по хатам; скотина и птицы — по хлевам и котухам. Только Крутомысов баран не попал в свой двор. И ковыляла Марфа по улице, уже, должно быть, по второму и третьему разу заходила в каждый двор, тыкалась длинным, побелевшим от тревоги носом в стекла окон и хрипло, устало спрашивала: «Няма ли у вас чужих овец?»

Богдану казалось, что он и теперь слышит ее голос, хоть и не под своим окном: может, под соседским, а может, просто на улице. Видно, Марфа так растревожилась, исстрадалась по пропавшему барану, что с криком повторяла свой горький вопрос всюду, даже когда и не видела людей.

Возможно, что у Крутомысов только один он и был среди овец, этот баран. А вот у него, у Богдана, в этом году ни одного барана нет, только три овцы. А что значит сытый баран-осенчук для семьи? Это, при бережливости, на всю осень вкусная поливка [2] Поливка — белорусское национальное блюдо. да еще полбочонка жира для блинов. Хорошая хозяйка на одной головизне может целую неделю продержать семью. Недаром же говорят люди: «И кожух, и свита, и душа сыта».

Богдану почудился запах обожженной в печи головизны… Когда это было в их хате? Наверно, в позапрошлом году или еще раньше? Мутит в голове, живот, кажется, ничего не примет. Но если б хоть ложку чего-нибудь с бараниной, хоть косточку, только чтоб теплую… Ожил бы, освежился б живот.

А хозяйки все нет… Отзывалась же на дворе, а в хату не идет. И Пантя, наверно, с нею. А может, залез снова куда-нибудь, ползун этот, или удрал куда-то далеко? А она, скорее всего, бегает по разным закутам да по дворам, следом за Марфой, и ищет сына, как та барана.

Тревога превозмогла тоску и усталость. Богдан с какой-то болезненностью спустил ноги с колоды, кое-как достал и надвинул валенки и вышел в сени. Дверь в сенях была открыта и тихо, без скрипа, качалась от легкого ветра. Переступил порог, прислушался — может, тут кто из них, а то и оба, возле дома?..