Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Ленин умер… — чуть слышно, едва переводя дыхание, произнес председатель.

Все услышали: в комнате была мрачная, настороженная тишина. Все поняли и почувствовали, что горе это намного больше того, о каком могли предполагать. В комнате будто потемнело…

Богдан сидел почти у порога, напротив председателя. Над самой головой секретаря сельсовета, который теперь уронил голову на руки, висел портрет Ленина. Богдан посмотрел на портрет, вновь вспомнил рассказы своего брата Антося о Ленине и опустил глаза. Трудно было поднять их, чтоб глянуть на Клима, но глянул, заметил, что у председателя сельсовета глаза полны слез. Заметил также, что и у секретаря дрожат плечи, а о себе подумал: сдержаться надо, как ни тяжело.

Но не сдержался тогда музыкант, может, и против своей воли, а потекли слезы по его запавшим, давно не бритым и оттого как бы поседевшим и постаревшим щекам; догадался об этом, ощутив влажный жар не только на щеках, но как бы и во всем теле…

Клим Бегун тихо встал, подтянул комсоставский ремень на шинели, снял шлем. Все, кто был в сельсовете, тоже встали, поснимали шапки. Стояли, молчали, а секретарь сельсовета сидел, уткнувшись лбом в ладони, положенные на стол: он так и не видел, что все встали.

— Может, у тебя что найдется?.. — неуверенным, печальным голосом обратился к нему Клим Бегун.

Секретарь как бы очнулся, порывисто встал, глаза его были влажными и залиты краснотой.

— Я говорю, — стал повторять Клим уже немного увереннее и громче, — может, у тебя тут что найдется черное, чтоб траурный бантик сделать? Хотя бы бантик…

…Сообща сделали траурный бант, прикололи его к портрету Ленина и все еще долго стояли молча…

Потом председатель сельсовета подошел к Хотяновскому и спросил:

— Вы, кажется, из Арабиновки?

Богдан кивнул головой.

— Вам будет вот такое важное поручение! — Клим надел свой шлем, видно, по военной привычке, вытянулся: — Сообщите там всем арабиновцам о таком всенародном горе! И скажите им, чтоб пришли в школу, будет траурный митинг. Это вам партийное поручение!

— Хорошо! — едва сдерживая волнение, сказал Богдан и надел шапку.

…Домой он бежал изо всех сил. И боль в душе, и жалость. И какое-то иное, незнакомое, необыкновенное чувство от неожиданно обрушившегося горя, и что ему первому выпала доля принести в Арабиновку такую тяжелую, тревожную весть, страшно волновало и торопило его. В то же время сковывало слабостью ноги, наполняло душу печалью и глубокой тоской. Быстрее бы выполнить такое поручение председателя сельсовета. Первое в жизни партийное поручение…

Теперь Хотяновского мучил и тревожил неотступный вопрос: как Бегун дойдет домой? Очевидно же, не один был этот бандит, что запустил шкворнем. И, наверное, не только шкворень был у них. Убежали из Гугелевой конопли или спрятались где, а потом рванули на луг, в кусты. Клим пойдет тропкой прямо на Голубовку — не будет он искать какой-то обходной дороги, остерегаться, не такой он человек. Выстрелит, если что? Но и они же могут стрелять…

Знал ли Клим обо всем этом? Наверно, знал, но все же пошел. Богдану представилось, как он сам только что ходил в коноплю искать того, кто бросил шкворень. Надо было, так и пошел, но боялся все-таки, хоть и люди были впереди. Казалось, что из-под каждой коноплины мог выскочить тот самый нелюдь, что хотел убить или покалечить председателя. Размахнется да и треснет чем-нибудь по голове…

Ходили слухи по Арабиновке, что когда Бегун служил в Красной Армии, то не раз участвовал в боях против бандитов. Даже один ходил в разведку, если возникала необходимость. Было одно и такое задание, что он, переодетый, направился в самую опасную шайку бандитов, как будто дезертир из Красной Армии. Там его опустили на всю ночь в колодец. Воды было по шею. Выжил, выдержал, а потом, войдя в доверие, навел своих и разгромил всю банду. В гражданскую войну он был два раза ранен в боях с балаховцами. Говорят, что орден Красного Знамени, который он всегда носит с широкой красной подкладкой на гимнастерке, получен именно за эти бои.

Это все давнее и происходило не здесь, так, может, что и прибавляют люди. А может, и убавляют. Но вот про теперешнее точно знают все, и свидетелей тут сколько хочешь.

Придя из армии и став председателем сельсовета, Клим вскоре начал приглядываться к одной голубовской сиротине, которая жила в то время у своей старой тетки, церковной скарбонщицы [1] Скарбонщица — от слова скарб: тетка ведала церковным имуществом. . Девушка была очень красивая, светловолосая, в меру рослая и тоненькая, как балерина: кто не знал, тот мог и не поверить, что она просто из Голубовки. Парни сохли по ней, но из-за того, что ее покойный отец был когда-то дьячком при голубовской церкви, сближаться и свататься побаивались. Да и сама она (звали ее Клава), зная о своем происхождении, почти всегда сторонилась людей. В местную школу походила три зимы. Поповны тоже учились вместе с ней. Они поленивались, будто и не собирались поступать куда-нибудь дальше учиться, а Клава хорошо выучивала каждый урок, но Ермолов почему-то занижал ей отметки. В Старобинскую семилетку она подавала заявление по окончании начальной школы, но ее не приняли.