Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

Хрумкач, наверно, чувствовал эти мысли и размышления хозяина. В прошлые годы, как только выберется из хлева после зимы, попасется на свежей траве и сразу начинает поправляться. А в этом году и подкармливали его, и в ночное водили, а ребра на боках не загладились, и все время ходит Хрумкач понурый, будто задумчивый, иногда если и подымет голову, так только от боязни, что Богдан ударит его.

Хозяину будто бы и не жаль было отвести Хрумкача в колхоз. Может, даже легче жилось бы, если б не видеть каждый день то существо, которое принесло столько горя. Пусть кто-то другой поездит на этом старом грешнике, может, даже этот Лепетун, который вряд ли знает, какой стороной надо надевать хомут, так как хозяином никогда не был.

Такие мысли и чувства охватывали Богдана во время переживаний за больного сына. А в минуты душевного просветления наплывали другие воспоминания, другие переживания. Этот смирный и на редкость трудолюбивый конь был единственным в жизни младшего Хотяновского. Какой ни конь, а все же свой, собственный — когда надо, в любое время можно его запрячь и поехать, можно сесть верхом, набросив на острую спину постилку, можно запрячь в плуг, в борону, в Ахремову шерсточесалку и во что тебе захочется; каждый год можно обрезать ему гриву, хвост и променять Шмуилу на товар. Можно было продать или променять и самого коня, купить или выменять другого.

Все это стало доступным теперь, даже при этой примачьей, чуть ли не собачьей жизни. А раньше у Богдана было и еще хуже. В их семье жили с родителями два брата и четыре сестры. Отец после смерти оставил треть надела земли на всех. На эти клочки-полоски больше прав имел старший брат Антось, преимущество его было еще и в том, что на фронте в гражданскую войну он потерял руку. Богдан, как уже нам известно, жил больше в людях, плотничал, столярничал, клал печи, а то и просто батрачил.

Сегодня он должен поднять руку за свою новую жизнь. А какой она будет? Лучше, чем теперь, или не лучше? Даст она ту желанную радость или навалится новыми тревогами и заботами?

…Уполномоченный говорит хорошо, приятно слушать его. И хотелось бы пожить в той выгоде, которую он тут предсказывает и сулит людям. Ни тебе забот никаких об этом, только одно название, хозяйство, ни боли в спине от непомерного труда — всё машины будут делать, ни тяжких дум в голове, как прокормиться и прокормить скотину, — если чего не хватит, государство даст…

Почему-то не говорит уполномоченный только о том, о чем, наверно, думают на этой сходке и мой отец, и Ничипор, и конечно же Богдан Хотяновский — кто и как будет руководить тем колхозом, что возникнет тут, в Арабиновке. Правление?.. Хорошо. А кто будет в этом правлении? Какова будет тут жизнь, когда уже многие запишутся в колхоз?

Распространились слухи, будто главным тут станет Никон Лепетун. Неизвестно откуда появились эти слухи, но, наверно, и уполномоченный немного склоняется к этому, ведь почти каждый раз ночует у Лепетуна. Эта неуверенность уполномоченного не удивительна: человек он посторонний и по-настоящему не знает, что за птица наш Лепетун. А председатель сельсовета — здешний. Зная мнения людей, он должен бы иначе смотреть на такого неожиданного активиста. Но его, как и уполномоченного, пожалуй, сбивала с толку одна заметка в уездной газете, скорее всего организованная самим Лепетуном. О чем писала газета два-три месяца назад? На первой полосе там сообщалось, что Никон Лепетун, самый лучший арабиновский активист и агитатор за сплошную коллективизацию, никогда не имел земли и жил в страшной бедности, батрачил. Отца его, Винцеся Лепетуна, тоже активиста и борца против религиозного дурмана, убили классовые враги — кулаки.

Никон всюду говорил об этом сам и вырезку из газеты носил в толстом кошельке вместо с другими бумагами и кое-какими деньгами. Но не все читали у нас уездную газету, а если кто и прочитал эту заметку, то не поверил. Для всех арабиновцев Никон и теперь был очень ненадежным человеком и к тому же — это все помнили — малость нечистым на руку. Года два назад Ахрем-шерсточесальщик нашел у него свой сундучок, хоть и перекрашенный, но действительно его. Позвав соседей, охочих ко всяким зрелищам, заставил Никона пронести этот сундучок по улице…

Знали все и о том, что отца Никона убили не кулаки, а просто бандиты, мукокрады.

Если же хоть немного больше вспомнить об отце Никона, то надо сказать, что не только в нашей деревне, но и в Голубовке, и всюду в округе этого человека уважали люди. Даже воры, убившие его, как рассказывает Винцесева жена Ганна, не тронули б хозяина, если б он, привыкший верить своим завозникам, не побежал за ними, не стал упрашивать, стыдить и называть по именам: «Что вы делаете, пане Иване? Я ж вас знаю как хорошего человека! А вам, пане Федор, разве не стыдно? Старый человек, дети взрослые…»