Виктор Козько - Но Пасаран

— А я говорю, докатить, но...

— Без всякого «но». Не докатить. У вас, сэр... У тебя... — Данилюк склонился к заглавному и шепнул ему что-то в самое ухо.

— У меня, у меня толстая? — в то же мгновение почти заверещал заг­лавный.

— У вас, сэр, у вас. И не просто толстая. А неприлично толстая. Не срака, а тендер паровозный.

Тендер у заглавного был действительно что надо.

— И не только тендер у тебя, но и шнобель еще, что паровозная труба. И сам ты с таким могучим тендером и шнобелем настоящий паровоз.

И этим паровозом Данилюк выбил из колеи заглавного окончательно. Закрепил победу еще и тем, что тут же, не сходя с места, предложил присое­динить шнобель к тендеру.

— Пристроить шнобель к тендеру... — только еще начал он, как команда заглавного не выдержала. Скелет, к которому до этого обращался Данилюк, стал от смеха просто пузатым рахитом. Ему же первому вновь и досталось. И еще пару подзатыльников своему воинству пришлось отвесить заглавному, чтобы оно успокоилось. А Данилюк ловил момент, продолжал:

— Шнобель к тендеру. Тогда, может, и докатишь. А так ты только посмотри на себя в зеркало. Тендер вверх, шнобель — сразу же в песок. Не докатить.

— Докатить.

— Докажи.

— Докажу. Я туда, — заглавный ткнул пальцем в конец улицы, — а назад покатишь ты. Будешь катить, а я буду на тебе еще и верхом ехать.

Высыпал из-за пазухи и из карманов колотые яйца, что, по всей видимо­сти, выиграл у своей же команды. Очень уж пристально они рассматривали эти яйца.

— Глади, как это делается, — заглавный стал на четвереньки. — Учись, пока я живой.

— Давай, давай, не базарь. Ну, поехали! — дал команду Данилюк.

Шнобель ткнулся носом, что кочергой, в пыль и пополз, покатил по своей родной улице пасхальное голубое, как небо, яйцо. Его команда считала метры, не убегал, считал метры и Данилюк. Докатил бы то яйцо заглавный до конца улицы, нет? Неизвестно. Скорее всего, нет. Хотя и делал он это сноровисто и управно. А все равно не докатил бы. Не успел бы, потому что мы, марсиане, владеем предвидением. У нас есть интуиция. И здесь надо особенно отметить, что такие, как наш, городки в совершенстве владеют предвидением. Они живут им — интуицией и инстинктом. Обидно, больно, но это точно и справед­ливо.

Нет, не только тогда, но и сегодня где-то есть иная жизнь. Не знаю, какая, но иная. Культурная, социальная, экономическая? Не знаю. Иная. Мы же живем интуицией и инстинктом. А инстинкт и интуиция всегда и безошибочно ведут нас на баррикады. На Голгофу. За то, что в иной жизни просто нелепо и смешно, мы выкручиваем руки и дробим черепа, потому что мы всегда знаем только одно: борьба, борьба, борьба. Стенка на стенку. Наверно, только о той, иной жизни говорят, что она полная и сознательная. В нашей тоже нет пустоты. Великое ведь множество вокруг радетелей и не допустителей такой пустоты. Но сознания ровно столько, сколько надо для того, чтобы выжить, отвоевать право на свое собственное существование. Если так живут все и не прорастают шерстью, значит, счастливые. Только не взбунтовался ли против такой жизни своей же смертью наш Но Пасаран?

Но это я снова уже сегодня. Сегодня. После смерти Данилюка. А тогда, в Пасху на Великдень, инстинкт и интуиция безошибочно подсказали нам, что в воздухе пахнет дракою. И мы, окраина, Христосики-нигилисты с Марса, оста­вили школу, сбежали с уроков, презрев гражданские поиски Некрасова, вели­кий сталинский план построения коммунизма, жизнь пресмыкающихся и мле­копитающих. Побежали в город искать, кому бы начистить морду. И знали, предвидели — кому. В воздухе явственно пахло свежей кровянкой и молодыми соплями.

Когда Шнобель первый раз ткнулся носом в песок, мы уже были на подходе к перекрестку трех улиц. Немного подзадержались, конечно, но можно ли быть быстрым на ногу, если ты убежал из школы. Сразу же вокруг тебя столько интересного. Воробьи и те чирикают совсем по-новому. А еще же надо ни одного пса не пропустить, каждого щенка облаять; не пропустить ни одного забора, не поиграв на нем, как на гармонике. Но сквозь все эти пре­грады мы шли целенаправленно туда, откуда звучал зовущий нас голос.

Такими же, как и у нас, наверно, инстинктом и интуицией обладал и Данилюк. Шнобель не успел еще и разогнаться, пропахал носом каких-нибудь только пять или десять метров улицы Интернациональной, как из подворотни ближайшей избы выползла рябая поросная свинья. Залитым салом глазом посмотрела на сборище подростков, один из которых отбирал у нее хлеб. Оскорбленно и вместе с тем радостно хрюкнула и подобно Шнобелю принялась рыть носом землю, только более сноровисто и результативно. Данилюк какое- то время молча наблюдал за ней, сдерживал себя, но все же не выдержал, переломился от смеха почти вдвое, припал к земле.