Валерий Осипов - Неотправленное письмо

Уже совсем потух костёр. Я так увлёкся, что забыл подложить в него веток. Ну, спи, Верок! Счастливых тебе снов…

Я совсем забыл представить тебе членов нашего отряда. Всего нас четверо. Сначала расскажу о Сергее, нашем завхозе, поваре, рабочем, хозяйственнике, — одним словом, мы называем его «оргсектор». Сергей — старый таёжник. Он самый старший из нас и самый опытный. У него полярный стаж даже на два года больше, чем у меня, и по имени я зову его только на правах начальника отряда. Он ростом невысок, кряжист, лицо всегда задумчивое, хмурое, словно он замышляет что-то серьёзное. Сергей всё умеет. Кажется, нет такого ремесла, которому он не обучен. Он и плот может срубить, и обед сварить, и хорошее зимовье поставить, и в геологии разбирается неплохо. Словом, без него мы как без рук.

Вообще у нас в тайге роль рабочего в поисковом отряде особенно велика. Часто бывает так, что с молодым, ещё недостаточно опытным геологом работает старый рабочий-таёжник. В таких случаях он выполняет обязанности своеобразной «няньки», или, вернее сказать, «дядьки» при геологе. Такие отношения со стороны всегда очень трогательно выглядят. Я пишу об этом потому, что наблюдаю подобную ситуацию каждый день. Ведь два других члена нашего отряда — Герман и Таня — совсем ещё зелёные юнцы. Юнцы, конечно, довольно относительные. Герман уже два года как окончил техникум, а Таня — третий полевой сезон после институтской скамьи вместе с геологами нашей экспедиции «охотится» за неуловимыми кимберлитами. Но для полярной тайги это пустяковый стаж. И Сергей всячески заботится о них, наставляет, учит таёжному уму-разуму.

Ох и засиделся же я, Веруня! Пора ложиться. Завтра рано вставать. Спокойной ночи…

Начали работать на ручье, на который я возлагаю большие надежды. Это вообще-то не ручей, а самая настоящая река — ширина метров двадцать, глубина метра три, но мы зовём её по-таёжному — ручей. (Здесь реками величают только такие гиганты, как Лена, Вилюй.)

Берём пробы и шлихи, промываем их, сушим, исследуем.

Пока всё идёт хорошо, только вот погода начинает портиться. Сильно туманит, солнца не видно почти совсем, изредка моросит мелкий дождик. Одежда наша, конечно, не просыхает.

Сегодня Сергей учил Германа разводить костёр — Герман сегодня дежурный. Он разложил огромный неуютный кострище. Сергей не выдержал и сказал в сердцах:

— Дура, тайгу спалишь!

Герман обиделся, снял очки, долго протирал их, но так ничего и не сказал. Вообще он добрейшая душа, этот Герман. Таня говорит, что он похож на доктора Айболита, и всё время так и зовёт его. (По-моему, Герман неравнодушен к Тане, а она, видя это, подшучивает над ним.)

Герман утверждает, что ручей, на котором мы работаем, безымянный, и предлагает назвать его по имени начальника отряда, то есть «ручьём Сабинина». Я по праву старшего дал самоотвод и предложил назвать его «ручьём Веры» — ручьём веры в наше общее дело, в наш успех. Ребята помолчали и согласились. Конечно, они поняли, что я имел в виду и тебя. Один только Сергей сказал, что все это глупости.

Таня и Герман тут же написали заявку в геодезическое управление, и с января будущего года на всех картах Якутии должна появиться новая река.

Мы всё время двигаемся по берегам — я справа, а Таня с Германом по левому. Сергей же, связав наши резиновые лодки, перегоняет их к месту намеченного на карте привала и, поджидая нас, ставит палатки, варит обед и вообще ведёт хозяйство.

…Что-то скучно и тоскливо на душе. Всё-таки я люблю тебя, Вера, какой-то ненормальной, сумасшедшей любовью. Я совершенно не могу без тебя, и, если бы не это случайное обстоятельство — неотправленное письмо, я бы не знал, куда девать себя после работы. Ребята по-разному относятся к тому, что я пишу тебе почти каждый вечер: Таня как женщина одобряет, Герман молчит. Для него всё, что бы я ни делал, хорошо. Сергей, конечно, в душе презирает меня. Он закоренелый холостяк. По его словам, «баба — самая липучая болячка на свете». Но я-то знаю, в чём тут дело. Когда-то, в молодости, у Сергея была неразделённая любовь. Он долго боролся за своё чувство, но, как говорится, насильно мил не будешь. И вот Сергей уехал на Север, ушёл в тайгу, но от самого себя, наверное, уйти не так-то легко…

По ночам, сидя у костра, я слышу, как из тайги доносится хриплый и короткий лосиный рёв — началось время осенних боёв между быками. Иногда днём нам встречается пара сохатых: весь израненный, иссечённый рогами лось, гордо подняв ветвистую голову, идёт за лосихой. И его счастье понятно — оно досталось в борьбе.