Константин Симонов - Товарищи по оружию

– Вот видите, – сказала Люба, нагибаясь и подхватывая дочь на руки, – месяц не заходили, и она уже не считает вас за своего знакомого. Надо чаще заходить.

– Заботы, Любовь Васильевна, заботы, – значительно отозвался Ялтуховский.

Они прошли через сени в комнату и сели за стол, судя по лежавшей на клеенке стопке книг и тетрадей служивший одновременно и обеденным и письменным.

– Ну, во-первых, – сказала Люба, – я и в самом деле рада вас видеть, потому что Костя вас любит и не только рассказывал о вас, но и давал читать ваши письма, всегда такие умные.

– Положим, бывали и глупые, – улыбнулся Артемьев.

– Может быть, – в свою очередь, улыбалась Люба. – Значит, глупых он мне не показывал. Вот. А во-вторых…

Она несколько секунд молчала, и Артемьев ждал: что она скажет во-вторых? По Люба ничего не сказала, а только, прижав к себе притихшую девочку, вопросительно и, как ему показалось, строго посмотрела в лицо Артемьеву.

«А во-вторых, рассказывайте мне о нем, – прочел Артемьев в ее глазах, – вы же за этим сюда пришли».

И Артемьев стал рассказывать ей о Климовиче.

– Вы тоже редко пишете своим? – вдруг спросила Люба.

– А что вы называете редко?

– Костя мне пишет раз в месяц.

«Мог бы и чаще», – подумал про себя Артемьев, глядя на нее.

– Хотя, наверное, это потому, что мы до сих пор всегда были вместе и он еще просто не привык мне писать, – помолчав, добавила Люба.

– Придется привыкать, – встрепенулся измученный молчанием Ялтуховский. – Надо рассматривать этот вопрос философски. Теперь эпоха войн и революций, а мы люди военные.

– Ах, Ялтуховский, Ялтуховский, – укоризненно сказала Люба, – как вы легко бросаетесь словом «война»! Нате-ка вот лучше, подержите!

И она протянула дочь Ялтуховскому.

– Подержите, пока я напишу Косте записку. А вы непременно его увидите? – повернулась она к Артемьеву.

– Конечно, – подтвердил Артемьев.

Люба села за стол, вырвала лист из тетради и несколько минут писала, поглядывая на Ялтуховского, державшего девочку. Майя сначала вывертывалась, а потом, заинтересовавшись пуговицами на гимнастерке, начала поочередно тянуть их, пока наконец не оторвала одну, наверное пришитую по-холостяцки, на скорую руку.

– Вот и все. – Люба согнула вчетверо листок, положила в конверт и отдала Артемьеву.

– Разрешите откланяться. – Артемьев поднялся со стула.

– Подождите, я Ялтуховскому пуговицу пришью, а то еще встретит дежурный по гарнизону и из-за моей Майки на губу посадит. – Люба взяла дочь у Ялтуховского, поставила на пол и обратилась к Артемьеву: – Давайте сюда руку. Можете даже палец, чтобы держалась. И ходите с ней взад и вперед по комнате, больше от вас ничего не требуется.

– А захочет ли она? – с опаской спросил Артемьев.

– Ничего, она готова бегать с кем угодно.

И действительно, Майя, даже не оглянувшись на Артемьева, а лишь почувствовав его руку как надежный предмет, за который можно держаться, засеменила с такой быстротой, что он побежал за ней через комнату и едва успел повернуть, чтобы она с разлету не ткнулась носом в стену.

Пока Артемьев бегал по комнате, Люба пришивала пуговицу стоявшему по стойке «смирно» Ялтуховскому. Пришив пуговицу, она на ходу переняла дочь у Артемьева и посадила себе на плечо. Артемьев невольным жестом потер руку, затекшую от непривычного занятия.

– Такой большой – и уже рука затекла, – сказала Люба. – А хотите посмотреть, каким вы были?

– Хочу, – сказал Артемьев.

Люба подвела его к этажерке. Па нижней полке лежали книги, на средней стояла пишущая машинка, а на верхней – две фотография; на одной был снят только что выпущенный из училища и отчаянно заретушированный Климович с двумя квадратами на петлицах, вторая была знакомая – школьный двор и на нем шеренга выстроившихся но росту семиклассников: крайним слева стоял Климович, а вторым справа, после Синцова, – Артемьев, в футболке и с одной зашпиленной внизу штаниной, для шику, чтобы все знали, что у него велосипед.

– Да, вот видите, какими мы были… – Артемьев в раздумье подержал в руках фотографию, поставил ее на место, взял лежавшую на столе фуражку, посмотрел на часы и, слегка прищелкнув каблуками, сказал, что им с Ялтуховским пора.

– Жаль. – Ничего не добавив, Люба протянула им обоим руку и вышла вслед за ними за порог.

Когда Артемьев через двадцать шагов обернулся, она еще стояла в дверях и Майя, сидя на ее плече, махала им вслед.

– Посчастливилось Климовичу, – обернулся Ялтуховский и тоже помахал рукой. – Заодно и красивая и симпатичная.