Константин Симонов - Товарищи по оружию

«Да, не так-то легко будет изгнать это из памяти», – подумал Артемьев. Он услышал голос вернувшегося ординарца, посмотрел на часы и стал надевать гимнастерку.

– Передайте майору… – начал было Артемьев, познав ординарца, но в эту минуту подъехала машина, и в палатку вошел Климович.

– Хорошо помылся?

– Лучше некуда!

– А закусил?

– Спасибо за нее. Уже собрался, – думал, вообще тебя не увижу.

– А ты оставайся, заночуй!

– Рад бы, но, к сожалению, Шмелев назначил явиться к двадцати трем. – Артемьев подтянул осевшие гармошкой сапоги. – А тебя чего тягали в штаб?

– Че-пэ, – сказал Климович. – У соседа зачехлили одну грязную пушку, а командование сделало далеко идущие выводы, что народ после боев подразвинтился.

– Да, трудно привыкнуть, что все постепенно входит в мирную колею, – сказал Артемьев.

– А по-моему, мирной колеи вообще уже не будет, – сказал Климович, выходя вместе с ним из палатки.

– Где не будет?

– Да нигде не будет!

– Вообще-то, может, и так. Я имел в виду наши здешние дела.

– Жаль, что не заночуешь, поговорили бы! – огорчился Климович.

– Эх, Костя, Костя! – вздохнул Артемьев. – Сам знаешь, нет войны, да есть служба. Надо ехать.

И он постучал кулаком по броне связного броневичка, в котором, запершись от комаров, заснул водитель.

Ровно в двадцать три часа, стоя перед Шмелевым, Артемьев выслушал приказание: вылететь на рассвете в Читу, забрать семьдесят девять японских пленных, лежавших в читинском госпитале, и послезавтра доставить их на место взаимной передачи – на полевой аэродром, в нейтральной зоне, за высотой Палец.

В Читу Артемьев летел вместе с Лопатиным, которого он неожиданно увидел, когда влез в полупустой самолет. Лопатин, забравшись туда заранее, сидел и спал, выдвинув на лоб фуражку, обернув ноги плащ-палаткой и подняв воротник шинели так, что был виден только его посиневший от холода нос.

Он не проснулся ни при взлете, ни потом, когда самолет набрал высоту и стало еще холодней. Только через три часа, когда под крылом зазеленели сопки Забайкалья, он, не открывая глаз, вдруг снял толстые шерстяные перчатки, порылся в карманах, достал коробку «Борцов», закурил и снова надел на руки перчатки.

– Я уж думал, что вы без просыпу до посадки дотянете. Осталось всего ничего! – скалил Артемьев.

– А, рад вас видеть, – поворачиваясь к нему, равнодушно скалил Лопатин. Он отвратительно выглядел: глаза глубоко запали, лицо совершенно зеленое.

– Что это с вами? Заболели?

– Точней говоря, рассыпался на составные части. Рецидив малярии и приступ печени все сразу. – Лопатин поднес ко рту папиросу задрожавшими пальцами в шерстяной перчатке. – Я не болею, пока категорически не могу себе этого позволить, и сразу заболеваю, едва открывается малейшая возможность. Глупейшая история!

– Ну, а если на западе в дальнейшем развернется что-нибудь такое, что не позволит вам болеть? – спросил Артемьев.

– А что там может еще развернуться? Судя но сегодняшней сводке Генштаба, с освобождением Западной Белоруссии и Украины закончено, почти всюду вышли на демаркационную линию. Столкновения с немцами не произошло. И теперь уже, думаю, не произойдет.

– Вы так сказали, словно жалеете об этом!

Артемьев заметил это полушутя, но Лопатин ответил серьезно и даже сердито:

– Жалею? Нет! Но если я вам скажу, что при мысли о такой возможности мною владеют очень противоречивые чувства, – это будет близко к истине!

Через полчаса самолет сел в Чите. Обменявшись с Лопатиным московскими адресами, Артемьев отправился в госпиталь – принимать раненых японцев.

В два часа дня самолеты с пленными – одна пассажирская машина и три бомбардировщика – взлетели с читинского аэродрома.

Сначала Артемьев предполагал, что они полетят прямо в Тамцак-Булак, но уже в воздухе было получено радио, чтобы само, лоты легли западнее по курсу и сели на ночевку в удаленном от границы Ундур-Хане.

Командир пассажирского корабля, передав управление второму пилоту, подсел к Артемьеву и сказал, что маршрут изменили, чтобы вся трасса лежала вне досягаемости японских потребителей.

– А что, вполне возможная вещь! Провокации ради долбанули бы своих же раненых, а потом свалили на нас, что мы их разбили. Завтра «ястребки» с утра встретят нас в зоне и прикроют до самой посадки.

– Сколько просидим в Ундур-Хане? – спросил Артемьев.

– Часов двенадцать как минимум. Японцев разместил в два счета: казармы танковой бригады пустые, дадут любую! Еще и поужинаем и кино прокрутим, если механик на месте.