А сейчас, в ночи, я стоял на кафедральной площади перед тяжелыми вратами церкви Гроба Господня в освещении трех тусклых фонарей, засиженных мошкарой, под аккомпанемент каких-то свиристящих цикад…
И тогда была ночь перед казнью, пытался я направить свои мысли в благочестивом направлении, но экстаз не появлялся. Даже и не думал, что в Иерусалиме ночами такая холодрыга.
Справа, на каменных ступенях, где днем сиживал полицейский, я увидел огромную крысу. Задрав остренькую морду, крыса присела на задние лапы, сложив передние на груди, точно молилась. Я обмер. Таких огромных крыс я никогда не видел. Царь-крыса! Блик фонаря падал на ее шкуру, и она казалась седой. Может быть, она прямая наследница Марка Крысобоя, опустившего бич на Учителя?!
– Кыш! – крикнул я непослушным голосом.
Крыса не шевельнулась. Вдруг она бросится на меня? Огромная, как крупная кошка… Я стоял точно под гипнозом, физически чувствуя на скованном страхом теле болотный взгляд ее круглых немигающих глаз…
За спиной что-то проскрежетало. Боковым зрением я увидел, как приоткрылась дверь лавки, что выходила на паперть. И мужской голос выкрикнул какие-то слова. Крыса обмякла, опустилась на передние лапы и, переваливаясь высоко поднятым толстым задом, лениво пошла на зов, волоча толстый шнур длинного хвоста…
– Ну, как вам это понравится? – вслух спросил я у себя. – Дрессированные крысы… А может, и впрямь ее позвал Крысобой?!
Дверь лавки была плотно захлопнута, точно и не открывалась. А за пыльным стеклом, на подоконнике, среди вороха сувениров высился бронзовый канделябр-менора. Семь цветных лампочек вспыхивали попеременно рекламными огоньками…
* * *
Такой же бронзовый семисвечник водружен на площади у кнессета.
Я прошел в кнессет случайно – был в университете, в библиотеке, и на обратном пути автобус попал в уличный затор. Ничего не оставалось, как ждать, – деньги-то за билет заплачены. Вспомнился этот удивительный городок – Иерусалимский университет, созданный еще в Первую мировую войну при англичанах. Комплекс модерновых зданий, с лабораториями, учебными классами, актовым залом, как в филармонии, зонами отдыха, кафетериями, спортивными площадками… Особенно меня удивляли доски с объявлениями, где сообщения на русском языке встречались не реже, чем на иврите или английском. И что «могу сидеть с ребенком любого возраста и пола», и что «студенты, желающие отдохнуть на воздухе, на берегу Красного моря, могут обратиться к Зое, в комнату № 2098» и прочее, прочее… К тому же, как известно, дипломы Иерусалимского университета, так же как и Техниона в Хайфе, по престижу не уступают лучшим учебным заведениям мира, а в некоторых областях физики и математики считаются наиболее престижными.
Автобус продолжал стоять. Водитель вышел, вернулся, махнул рукой, откинул спинку кресла и, сдвинув на глаза фуражку, замер, скрестив руки на груди. Кое-кто из пассажиров потянулся к выходу. И вскоре я остался один… Прошло минут десять. Водитель приподнялся, оглядел пустой салон и мою упрямую фигуру.
– Русски? – проговорил он. – Олим хадаш? [4] Новые репатрианты (ивр.)
Я кивнул: не буду же я ему объяснять на иврите свои проблемы.
Водитель понимающе кивнул, пощелкал в стеклянном пенале кассы, выбрал один шекель шестьдесят агорам и протянул их мне со снисходительной усмешкой – возьми, мол, обратно свои деньги за билет и ступай с богом. Я не стал упрямиться, взял деньги и покинул автобус. Улица была запружена транспортом. Миновав несколько кварталов, я увидел полицейский кордон. Тем не менее люди сквозь него просачивались, прижимаясь к стене дома. Я последовал за ними. Вскоре показался отряд конных полицейских. Звери-коняги с мощными боками и тщательно убранными гривами несли в седле бравых израэлитов с каменными лицами. А дальше всю площадь занимали люди с плакатами и надувными шарами. Судя по одеждам – арабы. И только мужчины… Позже я узнал, что это были друзы, наиболее терпимо относящиеся к Израилю мусульмане-шииты. Демонстранты требовали улучшения жизненных условий, равноправия в оплате труда, что, честно говоря, для меня прозвучало неожиданно. Все в Израиле знали, что занятые на стройках и заводах арабы получают зарплату вполне сносную и тем более высокую, чем олимы, прибывшие из России. Таким маневром правительство сглаживало социальное недовольство и привлекало людей к неквалифицированному ручному труду.
– Что они хотят? – спросил я какого-то любопытствующего, у которого из кармана торчала газета на русском языке.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу