Вера Кетлинская - Мужество

Что тут скажешь? Мечтал – и не сбылось. Она разговаривала с ним на том камне… Да. А потом маленький Цой. «Все стало хорошо, и так и будет». Кого тут осудишь? Жизнь не хотела подождать, пока он спотыкался, поднимался и, наконец, твердо стал на собственных ногах. Он нашел самого себя, но это далось ему трудно. Кем он был? «Галчонок, я был красивый, легкомысленный парень, самоуверенный и избалованный, – вот кем я был! То, что я имел, пришло ко мне само. Я не знал цены ни для жизни, ни для знания, ни для любви. Еще ничего не заработав, я считал естественным получать все. Я умел брать и не хотел давать. И я потерял все… А потом восстановил, нашел все: комсомол, уважение, трудовую славу, друзей… Но не тебя, Галчонок! Не тебя…»

Он старался вспомнить ее, и не мог. Почему он никогда не мог вспомнить ее? В отдельности он видел ее разлетающиеся брови, выражение ее большого ласкового рта, слышал интонацию мягкого голоса. Но целого не получалось. Вот он в столовой, она угощает варениками. Живы в памяти узор на клеенке, зазубринки на миске, даже ее подруга. А ее нет! Вечер. Ветер. Соленость ее губ и щек, влажных от брызг. Он помнит ее губы, ее полуприкрытые глаза. А лица нет! Барак. Все встали, размягченные и строгие. Запомнились все лица, каждое он мог бы описать подробно. А ее лицо расплывается в светлое пятно, остается только ощущение чего-то неуловимо близкого, трогательного, бесконечно любимого.

Мечта. Свет, мелькнувший в черноте горя, чтобы чернота стала еще безотрадней. И тут уже ничего не исправишь. Он выкарабкался из черноты, он вышел к свету. Но Галчонка не вернешь! И если вновь будет любовь, это будет уже другая. «Галчонок, надо жить без тебя. Без тебя…»

– Ты что-то сказал, папа?

Отец уже давно говорил что-то, но не было сил вслушиваться.

– Говорю, пироги завтра будут, мать испечет. Случай торжественный. Неужели так, без внимания пропустить?

Тимофей Иванович сердился. Последний раз вместе на паровозе, а сын что-то задумывается, не слушает, не вникает душой.

– Первый самостоятельный рейс – этого раньше по десять лет ждали. Десять лет помощником отъездишь, а потом еще взятку давай, иначе паровоза не получишь. А теперь – видишь, как. Ценить надо. Все внимание, всю прилежность свою приложить надо, чтобы такую раннюю честь оправдать.

Сергей усмехнулся, обнял отца за плечи, заглянул в глаза.

– Да ты мне все еще не веришь, отец?

Отец покраснел, как будто его поймали на чем-то дурном. Отвернулся, завозился.

– Не веришь, старик ты мой, а?

– Ну, привязался. Не верю, не верю! К слову сказал, и все. «И старик» ни при чем. Какой я старик? Если старик, ты мне внуков давай… Тоже молодец!

Они помолчали.

Вечерело. Все белое стало серым, а за деревьями уже совсем черно. Вспыхнули огни прожектора, засветились полоски рельсов, в луче замелькали снежинки – их не было видно при дневном свете, они падали редко и тихо, как будто они сонные и никуда не торопятся.

– Все думал я – перееду на новые места, все другое будет, – заговорил Тимофей Иванович. – И люди, и дороги, и порядок. Природа, конечно, другая. А смысл все тот же. Пробыл я четыре месяца, а словно всю жизнь прожил – все близкое. И снова с тобой, сынок, на одном паровозе, как будто пяти лет и не бывало. – Невольная грусть звучала в его голосе. – И снова мы с тобой прощаемся. Будем ездить друг другу навстречу – ты из города, а я в город…

Сергей не чувствовал грусти. Отец вернул его от мечтаний к реальной жизни, и в этой реальной жизни все складывалось великолепно. Завтра он сам поведет паровоз. Первый самостоятельный рейс. Это возбуждает и слегка томит.

– Первый рейс – это, сынок, большое событие. Душа замирает небось?

– Ну, замирает, – сказал Сергей неохотно.

– Тут уж ничего не поделаешь. Летчику впервой лететь еще страшнее.

– Да мне не страшно.

– Ишь ты, не страшно! Мать, и то боится, еще от волнения тесто испортит. Ты гостей-то позовешь, или как?

– Позову.

– А кого позовешь?

– Ну, Цибульку позову, Свиридова с Клавой, Андрея Круглова позову.

– Придет?

– Думаю, придет.

Оба помедлили. И оба, пораздумав, разными путями пришли к одинаковому решению – придет.

– Девушек позвал бы. Есть у тебя знакомые девушки?

– Знакомые есть, а звать некого.

– Что ж так? Не завел?

– Некогда, – хмуро отговорился Сергей.

Тимофей Иванович понимающе пожевал губами, сощурился, прикидывая в уме, из-за чего это сыну некогда и чего тут надо ждать.

– Ну что ж, мы с тобой, сынок, машинисты, – сказал он. – Возим людей взад и вперед. Может, привезем случайно такую девушку, что и время найдется.