Лев Давыдычев - Трудная любовь

— Ух! — облегченно вздохнула она. — Он замерз. Он меня ждал.

Часы били восьмой удар. Рюмки под руками не оказалось, и вино для Максима стали наливать в солонку (соль высыпали прямо на скатерть). Он замотал головой и показал глазами на графинчик с водкой.

— С Новым годом! С новым счастьем!

Выпили точно под двенадцатый удар.

— Вот теперь — здравствуйте, — сказал, сняв полупальто, Максим. — Страху-то я натерпелся. Думал, придется мне из-за Маруси сосульки вместо вина глотать.

— Ты молчи! — возмутилась Маро. — Ты водку пил!

— Я меру знаю, — заверил Максим.

— Пора бы, Маро, представить своего кавалера, — сказала Александра Яковлевна.

— Он не кавалер, он… Максим, — потупив глаза, пробормотала Маро. — Он песни смешные поет. Пой.

— После первой не могу. Голос мерзлый.

— Я тост скажу, — Маро встала. — Пословица есть. Без вина можно жить, без хлеба трудно жить, без воды можно долго жить, без воздуха можно совсем мало жить. А без чего совсем нельзя жить? Выпьем за это!

— А за что? — недоуменно спросил Валентин.

— Ясное дело, — крякнув, ответил Максим. — Само собой, за любовь.

— Ай! — вскрикнула Маро и погрозила ему кулаком. — Никто так не думал. Один ты. Без дружбы нельзя жить. Да!

— Ну, Маруся, кому как. Мне лично…

— Пой! — приказала Маро.

Максим нехотя отодвинул от себя тарелку с винегретом, сделал тоскливое выражение лица и затянул обреченным басом:

Потом Максим скорбно сообщил, что братьев осталось пять, четыре, три, два. Чуть не рыдая, он стонал:

— И такого певца ты хотела заморозить! — воскликнула Александра Яковлевна, увидев впервые за несколько дней улыбку на лице дочери.

— Хорошо спел? — спросил Максим.

— Он сейчас водку просить будет! — Маро всплеснула руками.

— Ага, — подтвердил он, — угадала. И откуда ты все знаешь, Маруся?

Немного опьянели. Маро тормошила и без конца целовала Ларису, рассказывала ей на ухо:

— Он совсем хороший. Он меня Марусей зовет. Только он очень ухаживает.

Посторонний человек не заметил бы, что все сидевшие за столом чувствовали себя одной семьей. И лишь быстрые взгляды в сторону Ларисы говорили о том, что все думают о ней. Вино было на исходе, и Валентин, как тамада, отвергал многочисленные предложения Максима.

— Есть тост, самый важный, — сказал Валентин. — Выпьем за газету, за журналистов, за то, что о них не пишут, за то, что их чаще ругают, чем хвалят. Выпьем за то, чтобы стать журналистами — настоящими, смелыми, беспокойными!

— Правильно, — негромко произнесла Лариса. Она сидела, сложив руки на груди, скорбная, сосредоточенная. — Спасибо вам. Не бойтесь, я не буду плакать. Мне хорошо… Да, мне хорошо, ребята… — Она пересилила себя, выпрямилась. — Будем работать. Будем писать.

Максим взял Маро за руку. Лариса посмотрела на свою руку и сжала ее в кулак.

Олег пил много и не пьянел, не мог изгнать из памяти неприятные мысли, не мог почувствовать себя веселым и свободным. Лидия Константиновна ободряюще кивала ему, а он отворачивался. В соседней комнате сидел над рукописью отец. Недавно он впервые в жизни ударил своего сына.

Олегу казалось, что на щеке остался след.

Всем было весело. Лидия Константиновна, как обычно, умело подобрала компанию, разношерстную, но быстро столковавшуюся. Вино развязало языки, и никого не интересовало, почему мрачен Олег, а хозяин не выходит из кабинета. На кухне домработница меняла холодные компрессы на горячих лбах двух адвокатов и молодого поэта, который поднял слишком много тостов за свой талант.

Чтобы побороть смутное предчувствие какой-то беды, Олег часто подходил к столу и пил.

Вдруг мозг прорезала ясная мысль — Лариса! Олегу почудился ее голос: «Олик, милый…» Он оттолкнул от себя девушку, с которой танцевал, и, еще не соображая, что делает, выбежал в прихожую, натянул пальто.

— Ты куда? — испуганно вскрикнула Лидия Константиновна.

— Что ты ко мне пристала? — сжав кулаки, Олег повернулся к ней. — Что тебе от меня надо? Отпусти меня!

Но Лидия Константиновна крепко держала его за рукав. Еще мгновение, и сын отшвырнул бы ее от себя, но в дверях появился Филипп Владимирович.

— Пусть идет, — негромко сказал он, — не держи его.

— Он… он упадет где-нибудь, — в страхе проговорила Лидия Константиновна. — Он… ты видишь… упадет.