Юрий Дружников - Ангелы на кончике иглы

— Теперь, поскольку вы мужчина, поцелуйте меня. А то я вас стесняюсь.

Дальнейшее Ягубов восстанавливал в памяти обрывочно. Где-то около двенадцати Инна поднялась с постели, принесла гитару и, сидя у него на животе, пела ему частушки, а он иногда подпевал. Потом они поднялись и допили остатки водки. Он взял у нее из рук гитару, положил на пол, а Инну посадил к себе на колени.

— Ты — удивительная женщина. Я даже не думал, что такие бывают.

Хозяйка разбудила их утром, и только тут Ягубов узнал, что жилищные условия еще хуже, чем он предполагал с вечера. Ванной не оказалось вообще. Старуха выспалась на кухне, сдвинув стулья, и потребовала за такое неудобство двойную цену — шесть рублей.

— Инна Абрамовна, — сказал он перед уходом, — того, что между нами было, не было. Надеюсь, понимаете?

— Я — могила, — просто сказала она.

По дороге он в парикмахерской побрился. Боялся, что Инна вздумает зайти к нему утром, и велел Локотковой никого не пускать. Ягубов вспоминал отдельные подробности ночи. Живет в таких обстоятельствах и — счастлива. Правильно говорят: надо любить счастливых женщин. И, конечно, не болтливых.

Допив чай, Ягубов отставил стакан и открыл папку с бумагами. Вошла Анна Семеновна, и он поморщился.

— Извините. Там Кашин просится. Говорит, разговор неотложный. Пускать?

— Придется пустить, что ж делать…

Посреди прошедшей ночи Светлозерская, целуя Ягубова, вдруг сказала:

— Но не все мужчины в редакции такие. Вот Кашин…

— А что — Кашин?

— Дверь в кабинете запер. Я говорю: «Рыбки смотрят, стыдно!» И сама к двери. А дверь замурована, да так, что замок не отпирается. «Пускай, — говорит, — рыбки смотрят, пускай!» Раздел меня, а ничего не может. Я думала укусить его, чтобы ожил. А он только: «Ой, больно!» И рот себе рукой закрывает, чтобы не кричать. Всего его искусала — и никакого результата.

— Никакого? — захохотал Ягубов. — Это потому, что он при исполнении служебных обязанностей.

— Здрассте! С наступающим вас!

Валентин, перебив воспоминания Ягубова, бодрячком явился в кабинет и сел на стул поближе, готовясь сообщить срочные новости и ожидая увидеть реакцию на них.

— Ну что, Валя? Некогда сейчас…

— Извините, Степан Трофимыч! Я кратко, самое неотложное… Сироткина из отдела писем отравилась.

— Как?!

— А так: приняла большую дозу снотворного. Ночью без сознания доставлена к Склифосовскому. Уж я звонил, выяснял: промывание желудка сделано, переливание крови. Искусственную почку подключили — отец у нее, сами знаете кто, ну, поднял медицину на ноги. Говорят, будет жить.

— В горкомовский список попала?

— И это выяснил. Нет. Ее в больнице записали студенткой. «Трудовая правда» там не фигурирует.

— Ну, а причина? Причину выяснил?

— Не точно, конечно, пока, но в машбюро говорят, она от Ивлева беременна.

— От Ивлева?

— Светлозерская машинисткам сказала. «Дуреха, — говорит. — Угораздило же из-за такой ерунды! Мужики, — говорит, — все без исключения подонки!»

— Без исключения? Так и сказала?

Кашин помолчал, потом спросил:

— Что делать? Кого другого, конечно бы, уволить. Но тут…

— Не будем обсуждать, Валентин, — нахмурился Ягубов. — У тебя все?

Он подумал о том, что когда после праздников он встретится в бассейне с генералом Сироткиным, надо будет тактично выразить сочувствие. А может, наоборот, сделать вид, что ничего не известно?

— Насчет демонстрации, — продолжил Кашин. — Списки правофланговых и несущих оформление составлены, люди проинструктированы, чтобы шли ровно по восемь в ряд и не оказалось лишних. Вот, подпишите, я отвезу на проверку. А второй экземпляр в бухгалтерию, сумма тут указана: по пять рублей за несение портретов и знамен, все сходится.

— Это неправильно, Валентин. Знамя должны нести даром.

— Вообще-то вроде бы… Но за деньги надежнее. Так давно делаем…

Не возражая больше, Ягубов подписал.

— Далее — вопрос о дверях, — заспешил Валентин. — Посетители идут, видят, что дверь выломана. Я уже вызвал слесарей. Сегодня же поставят новый замок. Они у меня сейчас, поскольку Анна Семеновна не пустила их вас тревожить.

Около получаса вчера Степан Трофимович не мог попасть в собственный кабинет, и пришлось взламывать двери. Взбешенный, он велел Кашину вызвать милицию, но тот не исполнил поручения. Только теперь Ягубов понял причину, и злость сменилась иронией.

— Почему же ты не услышал, как заклеивали?

— Занят был, — покраснел Кашин.