Владимир Возовиков - Четырнадцатый костер

— Какого же лешего мы стоим?! Смоются ведь!.. Выстрелы между тем затихли, настороженные голоса передались по кустам в отдалении — на них мы и двинулись, но скоро в другом месте, где-то у берега, взревела моторка, потом другая, и рокот их стал удаляться.

— Ушли. Теперь не догнать…

И мне подумалось то же. Мы еще не знали, что спугнули пару моторизованных браконьеров, а их на острове было как нечистых в Ноевом ковчеге.

Поднимался ветерок. Тревожась о нашей легкой лодке, едва приткнутой к берегу, мы в расстроенных чувствах поспешили обратно. Поглядывая на убитого зайца, Захар сердито ворчал:

— Ну куда мы денем его, вороны? Начальнику хозяйства в нос сунем? А ему нужны не вещественные доказательства браконьерской работы, ему живых браконьеров подай, с именами и фамилиями. Тоже мне, скажет, общественные охотинспекторы!..

Может быть, от расстройства мы и решили еще раз попытать рыбацкого счастья, отошли от острова на глубину, бросили якорь. Вечерело. Стало тихо. Зеркальная вода покоила лодку, и эта тишина, не по-осеннему сверкающий водный простор возвращали душевное равновесие, тем более что сосед мой на лодке скоро выволок из глубины громадного, неистового окуня. Мы не заметили, как из-за острова, со стороны фарватера, вывернулся большой речной катер, и услышали постукивание двигателя уже совсем рядом. Захар предположил:

— Может, инспекция? Тут браконьеры так и норовят сетями побаловать.

На палубе стояли шестеро, пристально всматриваясь в нас. Катер приблизился.

— Эй, на лодке! — окрикнул один из шестерки. — Подгребай к борту!

— Чего вдруг?

— Разговор имеется.

— Мы и так слышим.

— А мы интимно желаем поговорить. Вот ты, в кожаной куртке, лезь сюда, другой может остаться. — С катера между тем сбросили веревочный трап. — Живей, нам тут некогда торчать.

Во мне шевельнулась догадка, и Захар тихо произнес:

— Это они.

Шесть пар злобных глаз… шесть пар сапожищ… шесть пар пудовых кулаков… и тяжелый речфлотовский катер, нависнувший тупым форштевнем над нашей фанерной «шпонкой»… Кто-то уже пытается зацепить ее багром и подтащить к самому борту. Перехватываю багор, и тот, на палубе, едва не летит в воду от неожиданного рывка. Зато багор отправляется на дно.

— С-сука-а!.. Ты в кого стрелял?..

Вот теперь все ясно.

В душе поднимается черное бешенство — теперь-то я знаю, какой зверина сидит в человеке и как опасно открывать подвалы души, в которых он заперт.

— По людям уже стреляете?..

— Вы не люди! — говорить становилось трудно. — Между браконьерами и людьми существует немалая разница.

— Ах ты!.. Потоплю гадов!

Верзила в штормовке устремляется к рубке, орет рулевому:

— Дави их!

Катер отрабатывает назад, описывая дугу, затем, взрывая воду, идет прямо на нас. Мы увертываемся, высокий борт проносит над самой лодкой, сверху плюют. Захар яростно размахивает веслом, но не достает. И снова катер делает разворот, нацеливаясь на нашу «шпонку». Вот тут-то темный зверь вырывается наружу, и рассудка уж нет. Рука рвет из патронташа два крайних патрона, заряженных «нолевкой» — какой охотник, отправляясь на уток, не мечтает повстречать гуся! Патроны в стволах, и мушка, скользнув по шестиликой туше на палубе, замирает на стекле рубки. Кажется, это делает другой, и другой говорит моим голосом:

— Если катер приблизится на десять метров — убью рулевого.

Видно, и голос и лицо говорящего достаточно убедительны, и катер отворачивает.

— Ну погоди, гад!.. И у нас игрушки имеются! — Тот же верзила бросается по трапу вниз, в каюту, — без сомнения, за ружьем.

— Назад! — ору уже я сам, изо всей мочи, с отчаянием понимая непоправимость того, что случится…

Окрик не действует. Краем глаза вижу страшно далекую гладь зеркальной воды, и берег на горизонте, словно уходящий в небытие, и то, как Захар поспешно складывает рюкзаки и еще какую-то рухлядь на носу лодки, падает за этой баррикадой, выставляя вперед ружейный ствол, и меня зовет к себе — а мне некогда: мне надо держать мушку на уровне выхода из каюты, — и суету вижу на катере, и голоса слышу, страшно далекие: «Бросьте, ну вас к черту! И так разберемся!..» — «Че бросьте, че бросьте? Топить их, сволоту! Скоро в лес не войдешь — вывесок понавешали, уже стрелять стали!..»

Чужое ружье — над трапом из каюты, мощная красная лапа на цевье, потрясающая двустволкой… В такие мгновения палец знает сам, когда утопить спуск, — белый фонтанчик свинца вспыхивает на стволе браконьерского ружья, в воздухе повисает, вращаясь, щепка, отколотая от края рубки, глухо звякнуло о палубу выбитое ружье, соскользнуло за борт, булькнув, исчезло…