Семен Бабаевский - Кавалер Золотой Звезды

Возле двора стоял газик Рубцова-Емницкого, в нем спал шофер. В хате горела лампа. За столом сидели Тимофей Ильич и Рубцов-Емницкий. «Неужели меня поджидают?» — с досадой подумал Сергей, входя в хату. Мать, нераздетая, спала на кровати. Отец был пьян: глаза маслено блестели, усы свисали, образуя у рта желтовато-серую подковку.

Рубцов-Емницкий любезно усадил Сергея за стол, налил стакан вина и, поглядывая на Тимофея Ильича, спросил у Сергея, как понравились ему станичные девушки и кто та красавица, которая посмела в первый же вечер так долго задержать его возле себя.

— А мы тут без тебя, сыночек, толковали насчет важного дела, — заговорил Тимофей Ильич, поглаживая усы. — Доброе тебе находится место, такое, скажу, место, что лучшего и желать не надо… Лев Ильич обрисовал всю картину. Будешь ведать торговыми делами.

Сергей молча выпил вино. Рубцов-Емницкий налил еще, Сергей, не закусывая, снова выпил. «Без меня меня женили», — зло подумал он. Ему стало душно, кровь прилила к вискам, лицо горело.

— Тимофеич, — говорил Рубцов-Емницкий, — и чего ты хмуришься? Для ясности, ей-богу, не пожалеешь. Твоя слава! Да ты знаешь, что это такое…

Сергей не дал договорить. Он не мог совладать с собой, подбежал к двери, распахнул ее ногой и крикнул:

— Вон из хаты! Слышишь?!

Рубцов-Емницкий криво улыбнулся и не двинулся с места, а Тимофей Ильич, протирая кулаками глаза, не мог ничего понять. Наконец он сообразил, что сын его ведет себя недостойно.

— Что?! — крикнул он. — Перед родителем геройство выказываешь! Кто в хате хозяин? Я хозяин или кто хозяин?

Тимофей Ильич встал, пошатываясь и засучивая рукава, но Рубцов-Емницкий удержал его и усадил на место. Старик поднял крик, грозя кулаками, чуть не опрокинул стол. Тут проснулась Ниловна и, не понимая, что случилось, закружилась по хате, как наседка, у которой коршун украл цыпленка. Она подбежала к Сергею и увела его из хаты.

— Ой, сыночек, господь с тобою, — шептала она. — Как же можно такое ради приезда… Или ты лишнее выпил, или тебе нездоровится… Пойдем, ляжешь спать.

— А он пусть не покупает меня… Ишь какой ловкий!

В хате стало тихо. Рубцов-Емницкий все так же сидел за столом, о чем-то думая.

— Да, оказывается, и у героев нервы тоже не в порядке, — проговорил он. — Война, что тут скажешь.

— Герой! — сердился Тимофей Ильич. — Отчаюга! В герои вышел, а ума не набрался… Лев Ильич, ты на него не обижайся… Молодой и дурной, что с него взять. Выпьем еще по стаканчику.

— Какая может быть обида! Парень погорячился, а остынет, и совсем другой будет… Ну, для ясности, мне пора домой.

В саду, под грушей, с вечера была приготовлена постель. Ниловна взбила и без того мягкие пуховые подушки, откинула одеяло. Сергей сел на траву, снял гимнастерку, отстегнул погоны и отдал их матери.

— Спрячьте в сундук.

— Аль потребуются? — озабоченно спросила Ниловна.

— Пусть хранятся… Может, еще пригодятся.

Сергей лег и устало закрыл глаза. Ниловна сняла с головы платок, завернула в него погоны и тотчас приникла к сыну, гладила рукой его вихрастую голову, любовалась смуглым возмужалым лицом, жесткой, во весь лоб, стежкой бровей.

— Сережа, успокойся и усни, — шептала она и все смотрела на него и не могла насмотреться.

— Я скоро усну, только вы, мамо, посидите возле меня немножко.

Сергей не открывал глаз, но всем телом чувствовал близость матери, ее взгляд, теплоту ее рук, ее дыхание. А Ниловна готова была до утра просидеть у его изголовья. Все, что было в ней нежного и ласкового, все ее мечты и надежды обратились к сыну, и она не смела заговорить с ним, боясь нарушить его покой… Слышала, как Тимофей Ильич провожал Рубцова-Емницкого, как загудела машина и потом снова все стихло, как Тимофей Ильич, возвращаясь в хату, крикнул: «Ниловна! Долго ты еще будешь возле него сидеть?» Ниловна не ответила, а Тимофей Ильич что-то бормотал, направляясь в хату.

Станица спала в розовом тумане, уснул и Сергей, погрузилось в сон все вокруг — даже листья в саду не шептались, и только одна Ниловна не спала. Она смотрела на спокойное лицо сына, и вся его жизнь — от пеленок до проводов в армию — проходила перед ее затуманенными глазами. Она видела своих детей, стоявших перед ней лесенкой, — Сергей был предпоследней ступенькой. Он родился девятым, и соседки, поздравляя мать с новорожденным, говорили, что девятый ребенок, да еще к тому же мальчик, непременно будет счастливым. Старшие сыновья женились, дочери вышли замуж и разъехались по всей стране. Два сына — Илья и Антон — погибли на войне, дочки жили и в Киеве, и в Ташкенте, и в Грозном. Мать боялась потерять сына младшего, самого любимого, с кем она собиралась доживать век, и была счастлива, что он вернулся к ней. Она мечтала, чтобы к ее счастью прибавилась свадьба, да чтобы она увидела рядом с собой невестку, а потом и первого внучонка — вот тогда можно бы спокойно жить!..