Ахмедхан Абу-Бакар - Снежные люди

— Вот и все, уважаемые. А теперь он обязан сказать Хеве эти слова.

— А что думает Адам? — спросил Али-Хужа, прикрывая ладонью улыбку.

— Как я могу их сказать? Сами посудите, добрые люди! — взмахнул руками парикмахер. — Как можно повторить слова, в которых нет никакого смысла? Я же не птица попугай, я — человек! И потом: разве я дурак, чтоб отказаться от сокровища, упавшего в мои руки?

— Гм! — важно произнес Раджаб. — Положение запутанное.

— Разве я не прав? — спросил Хажи-Бекир.

— Ты прав.

— Выходит, не прав я?! — возмутился Адам.

— Нет, и ты прав!

— Ну, люди, так не бывает: всегда кто-то виноват, кто-то прав, — возразил Кара-Хартум: мыльная пена на его подбородке уже высохла и теперь осыпалась, как иней.

— И ты прав! — сказал Али-Хужа.

И тут люди не выдержали, расхохотались. Могильщик ожидал сочувствия, поддержки, а они смеялись над его бедствиями.

— Что за смех?! — закричал он, багровея. — Чего зубы скалите?

— А разве не смешно? — перебил Али-Хужа. — Всем давно прожужжали уши — бросьте шариатский брак, расписывайтесь в сельсовете. Вот у него! — Али-Хужа показал на Искендера.

Секретарь сельсовета приосанился:

— Правильно говоришь, Али-Хужа!

— Но уж если случилось такое… — попытался возразить могильщик.

Но Али-Хужа прервал:

— Если б, дорогой Хажи-Бекир, ты с Хевой расписался в сельсовете, мог бы в свое удовольствие произносить эти слова хоть сто раз в день, и жена оставалась бы дома.

— Если бы, если бы… — возразил могильщик. — Что изменится, если я буду сожалеть? Да, я жалею, что женился по шариату… Но что меняется от моего сожаления? Хорошо, я теперь готов кусать не только пальцы — локти готов кусать! Ну и что же?.. Помогите, почтенные, заставьте Адама произнести эти слова.

— Нельзя насиловать человека! — возразил Кара-Хартум. — Насилие карается законом.

— Так я сам его заставлю! — заорал в бешенстве Хажи-Бекир.

Заслышав шум в парикмахерской, прибежали люди с колхозного тока, столпились у дверей, возле окон. Могильщик хотел схватить Адама, но горбун прятался за людей, проскальзывал между ними, и люди охотно пропускали его, смыкаясь перед Хажи-Бекиром. «Скажешь?» — орал Хажи-Бекир. «Не скажу!» — отзывался Адам то за спиной Кара-Хартума, то за спиной Али-Хужи. А люди надрывались от смеха.

— Что тут происходит? — спросила, входя, встревоженная, бледная Хева.

— Играем в кошки-мышки! — весело ответил Кара-Хартум.

— Хинкал остывает. Пора обедать! — сказала Хева.

— Сейчас, дорогая, сейчас! — отозвался Адам из-за чьей-то спины. — Видишь, что этот человек хочет сделать с твоим мужем…

— Ты ей не муж! — заревел Хажи-Бекир. — Хорошо, что пришла, Хева. Я заставлю его сказать те слова здесь, при всех. Отойдите, люди, я в гневе, я не ручаюсь за себя…

Хажи-Бекир засучил рукава, и открылись такие могучие волосатые руки, что Раджаб попятился, сказав: «Лапы, что у каптара, ух ты!»

— Дай ему, бедняге, хоть добрить меня! — взмолился Кара-Хартум.

— Пусть потом бреет хоть тысячу бород!

— Люди, он убьет его! — кричали с улицы.

— Зачем ты упрямишься, Адам? Он же и впрямь убьет, — ласково сказала Хева, и этот ласковый голос поразил Хажи-Бекира в сердце: с ним Хева так не говорила! А Хева просила (неслыханно!): — Неужели тебе не жалко жизни, Адам?

— Родная, дорогая, единственная моя, мне ничего не жаль. Я люблю тебя больше жизни.

— Тебе же я добра желаю… — мягко продолжала Хева.

— Убивайте, режьте, но не скажу! Люди добрые, разве же я могу из-за пустых слов потерять такой дар судьбы, такую жену…

В слепой ярости бросился Хажи-Бекир, схватил горбуна, взмахнул кулаком, но Адам отчаянным усилием вырвался, скользнул в толпу, а кулак могильщика обрушился на плечо Хеве, отчего Хева крикнула, как буйвол. Воцарилась страшная, напряженная тишина. Люди перестали смеяться.

— Ничего! — крикнул могильщик. — Ты, ты во всем виновата!

— Ах так! И тебя еще называют мужчиной, — возмутилась Хева. — Ну погоди, ты еще пожалеешь, что поднял на меня руку при почтенных людях. В жизни не прощу!

И грозная Хева вышла из сакли.

Могильщик не слушал: раз за разом кидался он на Адама, и раз за разом Адам ускользал, его прикрывали люди, прятали за спинами, загораживали. А Хажи-Бекир свирепел все больше, он буквально ослеп от ярости, споткнутся, ударился о косяк головой и тогда уж совсем потерял власть над собой. «Беги отсюда!» — тихонько сказали Адаму люди, и парикмахер выскочил из сакли. Но Хажи-Бекир, как зоркий ястреб полевую мышь, увидел переступающего порог Адама, вырвался из цепких рук односельчан, что пытались его удержать, и разъяренным быком вылетел на площадь.