— Пожалуй, отходились, — нерешительно сказал Селиванов, осматривая реку.
Норкин был согласен с ним, но ничего не ответил. К чему слова? Любой речник поймет, что конец навигации.
— Вас к телефону, товарищ капитан-лейтенант, — доложил подбежавший рассыльный.
— Кто вызывает?
— Из штаба армии.
— Ох, уж эти мне армейцы! — проворчал Норкин. — Пойдем, Леня, послушаем, что они еще нам скажут.
— А мне что? Пошли. Так и так у катеров делать нечего.
В землянке было жарко от раскаленной докрасна печки. Норкин бросил на нары шапку и прижал трубку к уху.
— Норкин слушает вас.
— Здравствуйте, товарищ Норкин, я говорю по поручению пятнадцатого… Когда вы сегодня выходите на переправу?
— Встали. На зиму встали.
— Как так встали? А переправа?
— А вы сами на реку взгляните. Нельзя больше плавать.
— Товарищ Норкин! Не бросайте трубку! Передаю вашему комиссару!
— Михаил, ты?
— Так точно, товарищ батальонный комиссар.
— Я сейчас был у самого пятнадцатого, и он просил меня передать вам, что сегодня ночью с ним разговаривал Сталин… О нас говорили.
Ясенев замолчал, словно выжидал что-то.
— О нас? А что сказал товарищ Сталин?
— Он надеется на нас. Так и сказал: «Передайте морякам, что в город нужно пройти…» Ты слушаешь меня?
— Слушаю… Передайте, товарищ батальонный комиссар, что катера сегодня ночью будут работать точно по расписанию…
— Я так и знал. Голованов не у вас?
— Нет. А что?
— К тебе собирался. Ну, готовься к работе. Счастливо!
Норкин положил трубку. Несколько пар глаз смотрело на него.
— Селиванов… Я ответил и за тебя. Сегодня работаем точно по расписанию.
— Мишка! Да ты взгляни на сало!
— Сам товарищ Сталин сказал, что нужно, идти. Понимаешь ты это или нет?
Эти слова облетели все катера, и на занесенных снегом палубах стало черно от матросских шинелей. Все работали, все готовились к тяжелым рейсам. Под вечер приехал Голованов. Выскочив из кабины полуторки, он прямо прошел на катера, придирчиво осмотрел их, дал несколько советов, а потом спросил у Норкина:
— Это что у тебя за резерв?
— Разбитые, товарищ адмирал;— ответил Норкин.
— Команда с них где?
— Часть на других, а часть в резерве.
— Неужели все катера полностью укомплектованы?
— Не полностью, а резерв оставляю.
— Почему?
— Можно иносказательно?
— Да по мне ты хоть как говори, только объясни толково.
— Это резерв у меня как шапка у солдата… Идет другой раз солдат зимой по улице, а прохожие дивятся: морозище, дым столбом, а у солдатской шапки уши не спущены, да и сидит она только на одном ухе. Думают, вот жарко солдату!.. А дело не в жаре. Радешенек солдат опустить уши шапки, да форма одежды не позволяет. А раз нельзя уши опускать, то он и одевает набекрень. Одно ухо согреет — на другое сдвинет!.. Людей-то у меня мало, ну я и оказался вроде этого солдата. Придет катер с побитым народом: я на него резерв — и марш обратно! Так и буду перебрасывать его с одного на другой.
— Дельно, дельно… Вот теперь ты, кажется, научился воевать! — засмеялся Голованов и уже серьезно спросил: — Рассказал матросам о словах товарища Сталина?
— Так точно.
— Ну смотри! Не посрами чести флотской! На нас большая надежда!
И снова катера пошли в город. Не помешали ни сало, ни мины. Переправа работала до последней возможности. Но потом настал и такой день, что даже бронекатера не смогли вырваться из затона. Безлюдно стало на берегу. Моряки разбрелись по землянкам. Началось ожидание морозов. Изредка появлялся на берегу матрос, осматривал ледяное месиво и, опустив голову, снова брел в землянку.
— Скорей бы встала, проклятая! — слышалось то там, то здесь. Вынужденное безделье было страшнее любого задания. Уже обо всем переговорили, написали всем письма, обсудили ответы, а Волга все еще не замерзала.
Но однажды ночью землянки опустели: все вышли на берег смотреть на идущего с той стороны человека. Вот он поровнялся с вмерзшими в лед катерами, и один из ретивых вахтенных крикнул, перепутав от радости все уставы:
— Стой! Кто идет? — и совсем не к месту: — Руки вверх!
— Брось трепаться! — донеслось в ответ. — Нам сам командующий руки вверх поднимать запретил!
Посланец из города вскарабкался на обрыв. На его голове чудом держалась лихо заломленная бескозырка, ватник был распахнут, и под ним виднелись грязные полосы тельняшки. Матрос отряхнул снег с колен, высморкался, посмотрел по сторонам и сказал:
Читать дальше