Олег Селянкин - Вперед, гвардия!

Значит, порвать с ним? Кажется, правильно и логично. Но в глубине души Ольги чуть теплилась надежда на то, что Михаил вдруг остепенится, поймет ее. А разве плохо быть женой человека, которого все уважают, ценят, который прочно занял свое место в жизни?

Да и трудно отказаться от Норкина, от всего хорошего, что в мечтах связала с его именем. Особенно здесь, где на каждом шагу ее подстерегают воспоминания о нем, когда все здесь связано с его именем.

Неужели с Норкиным все уже кончено?.. Обидно, когда тебя бросают…

Равнодушно переругивались колеса. Вагон дрожал, скрипел, мотался на стрелках редких станций. Свеча оплыла, длинное коптящее пламя тянулось к потолку. Дневальный, видимо, задремал или задумался и не замечал этого.

Штаб бригады разместился в Киеве. Контр-адмирал Голованов хозяином прошелся по четырехэтажному дому, отведенному под штаб бригады, осмотрел его, сказал, кому где располагаться, а себе облюбовал угловую комнату на втором этаже.

— Вот здесь пока и осяду, — сказал Голованов. — Только ее оборудовать так надо, чтобы и отдыхать можно было.

Желание контр-адмирала учли: в кабинет поставили большой письменный стол с массивным чернильным прибором (Голованов считал, что адмирал, как и солдат, может или обходиться без всего, или должен иметь все, соответствующее его чину), несколько стульев, два кресла и книжный шкаф со стеклянными дверками. Изворотливые снабженцы достали не только бархатные шторы на окна, но даже и книги, которые Голованов сам расставил по книжным полкам.

Голованов и Ясенев сидели в кабинете Они уже больше часа говорили о дивизионе Чигарева.

— Это твое окончательное мнение? — спросил Голованов, перебирая радиограммы, лежащие у него на столе.

— Окончательное, категорическое! — Ясенев прошелся по кабинету, подошел к окну, присел на подоконник и продолжал с той же горячностью — Хотя Норкин ещё и не приехал, но Чигарева мы не можем оставить комдивом… Опять в нем зашевелился этот проклятый червяк себялюбия! А как же иначе? Командир такого дивизиона — не баран начихал! Много людей в подчинении, много уважения, а хлопот — и того больше!.. Вот и получилось: головка от радости кружится, нос кверху лезет. Мечется, хватается за все сразу, советов признавать не хочет…

— Не пойму, что же сейчас происходит в дивизионе: спячка или горячку порют? — перебил Голованов, встал и тоже подошел к окну.

— Спячка на бешеном галопе! — почти крикнул Ясенев.

— А зачем табуретки ломать? Ну, не клеится у Чигарева, ну, зарвался он на первых порах… Насколько мне известно, и у твоего Норкина срывы бывали, когда его командиром роты назначили. Или я запамятовал?

— Почему «у твоего»? Ты сам первый предложил вызвать его сюда..

— Да успокойся ты, пожалуйста!.. Ничего страшного пока не случилось.

Легкие судороги пробегали по лицу Ясенева, и, чтобы скрыть их от Голованова, он прикрыл щеку ладонью. Его голубые глаза спрятались под покрасневшими, набухшими веками. Конечно, прав Голованов: надо взять себя в руки, быть спокойнее… Да разве будешь спокойным, если тот, кому ты верил, обманул твои надежды?! Не он ли, Ясенев, уговорил Голованова назначить Чигарева командиром дивизиона вместо Норкина? Он… А теперь самому приходится настаивать на его снятии… Обидно и за Чигарева и за свою доверчивость.

И не в одном Чигареве дело. Неполадки в дивизионе (прав Голованов) — лишь капля, которая, упав, переполнила сосуд. Неприятности, откровенно говоря, начались ещё с самого отъезда из Сталинграда. Когда узнали, что катера перебрасываются на Днепр, то среди офицеров нашлись и такие, которые заявляли во всеуслышание:

— Отвоевались. Теперь будем лягушек на Днепре гонять до конца войны.

Своевременно не дали отпора таким настроениям: в момент отъезда хлопот всегда более чем по горло, всегда в самую последнюю минуту обнаруживается, что эшелон Загружен множеством барахла, но зато некуда положить необходимое, действительно ценное имущество. А разговорчики возымели свое действие: кое у кого появились беспечность и даже равнодушие к судьбе Днепровской флотилии.

— После войны все создадим, восстановим, а сейчас воевать надо, — говорили некоторые, и поток рапортов с просьбой списать из гвардии и направить на фронт хлынул к командирам частей. Кое-кто даже был согласен немедленно сменить свою гвардейскую черно-оранжевую ленточку на простую солдатскую пилотку.

А флотилию нужно было создавать заново не потом, а сейчас, немедленно. На Днепре не оказалось ни кораблей, ни базы. Исчезло оборудование из мастерских: фашисты взорвали все, что не могли или не успели вывезти. Занесенные песком, ржавели бывшие боевые корабли Днепровской флотилии. О том, что здесь раньше были флотилия и база, напоминали лишь рельсы слипов, порыжевшие и изогнувшиеся от взрывов, да истерзанный монитор, который, пробив лед, тянулся к небу стволами пушек.