Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

Это были страшные для Василия Антоновича дни. Врачи, отзывая его в столовую, говорили ему, что здоровьем Софии Павловны надо заняться поосновательней. У нее и сердце неважное» и с печенью нелады, и артериальное давление излишне пониженное. Как-то так получалось, что, начиная с войны, со времен многочисленных ранений Василия Антоновича и его долгих лежаний по госпиталям, у них в семье занимались только его здоровьем. София Павловна всегда была здорова, всегда беспокоилась только о нем, о нем, чтобы и он был здоров. Он и стал в конце кон-цов совершенно здоровым, даже никаких недомоганий не знает. А она… Она в этих заботах о нем мало-помалу здоровье свое порастратила. Так нельзя, нельзя, нельзя. Надо немедленно принимать меры, надо отправить Соню на курорт, надо, чтобы она прежде всего как следует отдохнула., Два года в отпуске не была. Затеяла эти раскопки, пропустила лето, вот и надорвалась. То, что там где-то оступилась и, попав в канаву, начерпала в сапоги воды, что не переобулась сразу, а с мокрыми ногами шла три километра по студеному осеннему ветру, — это не главное, — главное, что не отдыхала вовремя и постепенно, день за днем, месяц за месяцем, год за годом, расшатывала свое здоровье, в чем, конечно, в первую очередь виноват и он.

Он просыпался ночью, при бледном свете ночника всматривался в похудевшее лицо Софии Павловны, брал ее горячую руку, слушал пальцами торопливый, неровный пульс. Если она просыпалась, немедленно давал лекарство, спрашивая, конечно: «Ну, как, лучше гебе, лучше, скажи?» Если не просыпалась, мучился от невозможности услышать от нее об этом, но не будил, а все всматривался в нее, даже во сне беспокойную, нервную, страдающую, вслушивался в ее хрипы.

Иногда подкрадывалась мысль: «А что, если она не поправится? А что, если?..» Холодел от этой мысли, и сам был готов метаться по простыням и подушкам в таких же муках, что и Соня, А, может быть, и в ббльших, неизмеримо больших. Нет, этого не могло быть, нет. Он не мыслил свою жизнь без нее. Жизнь без Сони теряла всякий смысл. «Соньчик, Соньчик! Уже время. Прими лекарство. Слышишь?» Она послушно проглатывала очередную порцию какой-нибудь дряни.

А жизнь тем временем шла вокруг своим чередом. Что из того, что тяжело больна Соня, что из того, что в ожидании перелома болезни так изводится он, какой-то Василий Антонович, — область, хорошо потрудившаяся в минувшем году — весной, летом, осенью, щелкала тысячами костяшек счетов, скрежетала сотнями арифмометров, черкала карандашами и чернилами по бумаге и, как говорят в деловых хозяйственных кругах, подбивала итоги. Днем об этих итогах Василию Антоновичу докладывали в его кабинете. Итоги радовали.

— Что ж, Василий Антонович, мы не герои, — сказал однажды Сергеев. — Но государству уже продали мяса в размере одного и восьми десятых годового плана. Продажа продолжается. Мы, в облисполкоме, убеждены, что к концу декабря перевалим за два.

— Мы заложили мощнейший фундамент под дальнейшее развитие хозяйства области! — радовался Лаврентьев. — В новом году рванемся вперед так, что, пожалуй, придется кое от кого перешпиливать кое-кому другому геройские знаки.

— За них, что ли, работаешь, Петр Дементьевич? — пасмурно спросил, Василий Антонович.

— Они тоже штука приятная, Василий Антонович.

Василий Антонович стал рассказывать Лаврентьеву о том, о чем не сказал в свое время, возвратись из последней поездки к Артамонову. Он рассказал о поведении Артамонова в тот день, когда ему вручали награду в Кремле, о тех сложных и тяжких чувствах, какие, по предположению Василия Антоновича, испытывал Артамонов, принимая из рук Ворошилова красные коробочки с орденом Ленина и Звездой Героя.

— Он снова обманул нас, — сказал Лаврентьев. — Я справлялся — никакого письма в ЦК он и не думал отправлять.

— Что же делать?

— Что партийный долг велит. Что подсказывает совесть, Василий Антонович.

Они позвали Владычина, рассказали обо всей странной и нечистой истории, какая происходит в Высокогорской области, задевая краем и Старгородчину.

— Вы меня извините, товарищи, вы старше меня, опытней, — сказал Владычин, выслушав обстоятельный рассказ Лаврентьева. — Но я вас не совсем понимаю. Это страшное дело. Насколько я понял, Артамонов был когда-то отличным организатором, хорошим работником. Сделал очень многое для Высокогорской области. Но случилось так, что, чем больше накапливалось у него успехов, тем все больше разрастался его аппетит. А известно, что у всего есть свой потолок.