Михаил Лифшиц - Зубочистка

Вернулась Татьяна с пинцетом. Володя так же обстоятельно отдал ей фонарик, взял пинцет и на ощупь, помогая рукой слабому пинцету, пытался вытянуть деревяшку из замка.

«Мужчина, а не мужчинка, он работает, а Танька-то на подхвате, – с удовлетворением подумала Клавдия Петровна, а потом мысли сами вернулись к Николаю. Подспудно даже удивилась сама себе Клавдия Петровна – о чем она думает в ее-то положении. – Последнее время Николай новую линию стал гнуть. Говорил, что и в дальнейшем ему не на кого рассчитывать. «Ты, – говорит, – мама, к Татьяне с полным уважением, и посейчас все ей, а нам – на тебе, Боже, что сестре негоже. Оформишь, говорит, все на нее, я даже и не узнаю». Это он про наследство – квартира, садовый участок. Опасался, что я все Таньке отпишу… Мог бы и пощадить больную мать…Но у Николая подобные мысли всегда копошились: как бы не прогадать, когда родители помрут. Еще Игнат был жив, но болел уже, не вставал почти, Николай также выпил, пообедал и вдруг как брякнет: «Надо бы отцу гроб купить, а то потом дороже станет!» Я только ойкнула и села на табуретку. А он испуга моего не понял и объяснил: «Отец и не узнает, я гроб в саду, на чердаке спрячу». Но разговоры эти ничем не кончились, да и не могли ничем кончиться. Колька так просто говорил, чтобы обидами своими потрясти, да над матерью покуражиться»…

Володя и сверху, и снизу подлаживался к замочной скважине – никак не получалось, соскакивал слабый пинцет.

– Вот, паразит! Как плотно затолкал, не вытащишь…О! Давайте бокорезами! – обрадовался удачной мысли Володя – Татьяна Игнатовна, у вас щипчики в косметичке есть? Уж больно неуловимая деревяшка!

Татьяна повернулась, чтобы опять пойти к машине.

– Стой! – сказала Клавдия Петровна. – Бери сумки, поехали домой.

– Что, устала, мама? Подожди – еще пять минут, и откроем, – ответила Татьяна.

– Сказала, поехали. Не будем дверь открывать, – твердо возразила мать и, не дожидаясь ответа, направилась вниз по лестнице.

Татьяна посмотрела на Володю, пожала плечами и протянула Володе кепку и ключи от машины. Володя же мгновенно преобразился: из мастера, занятого делом, распоряжающегося кому-куда превратился в водителя, который, может, и имеет свое мнение о происходящем, но молчит, потому что его дело – баранку крутить.

Клавдия Петровна первая спустилась по лестнице, подошла к машине и стала, облокотившись о капот. Володя, выйдя из подъезда и увидев согнувшуюся у машины хозяйкину мать, нажал на кнопку на брелке. Замки щелкнули, и Клавдия Петровна первая влезла в машину на заднее место за водителем, сама захлопнула дверь и стала смотреть в окно, не поворачиваясь.

В ответ на Танино: «Мам, тебе нехорошо?» только буркнула: «Хорошо, хорошо…». Лишь бы ее сейчас не трогали!

Покатили назад, в Москву, не солоно хлебавши. Татьяна, не поняв, что произошло, замолчала. Обиделась на мать. Ждала теперь, пока пройдет обида, потому что поклялась сама себе на мать не обижаться. И домашним наказала, чтобы не обижались на бабушку: больной человек. Муж, обделенный вниманием, честно терпел, ничего не говорил, сын тоже. Дочка же как-то не выдержала своей непривычной заброшенности и возмутилась: «Бабушка стонет, как будто помирает!» Тогда муж, вперед Тани, осадил неразумное дитя: «Так ведь помирает». Дочь уставилась на отца, что-то у нее в головенке закрутилось, глаза углубились, за секундочку старше сделалась. Загрустила и ушла к себе в комнату. «Человечек все-таки, сердце есть», – одними глазами сказали друг другу Татьяна с мужем…

Татьяна сидела в машине и смотрела в свое окошко, не хотелось говорить с матерью, пока обида не прошла, боялась, что фальшиво получится.

Володя думал: «Что это старухе взбрендило в голову? С норовом бабка. Туда, сюда, обратно. А ведь тоже, не из графьев. Ну и фиг с ней. Сейчас их до конторы довезу, сяду на служебную и домой поеду. Хватит на сегодня капиталистов возить!»

А Клавдия Петровна, ставшая причиной этого внезапного отъезда, сделавшая пустой, никчемной поездку чуть не за сотню километров от дома, из-за самодурства, по мнению Володи, или из-за болезни, по мнению Татьяны, прижалась к своей дверце, отвернулась от дочери и сидела тихо, ничего не объясняя попутчикам.

Дело же было в том, что Клавдия Петровна догадалась. Внезапная мысль, которая вдруг пришла в голову Клавдии Петровне и которая вполне объясняла ее поведение, но которой никак нельзя было поделиться с дочерью, состояла в том, что зубочистку в дверной замок засунул сын Николай.