Петр Кириченко - Четвертый разворот

За соседним столом вдруг послышался шум, тут же встал высокий усатый мужчина и, подняв руку, громко попросил соблюдать тишину.

— Мы дарим вам в этот вечер, — неторопливо продолжал усатый, оглядывая поочередно каждый стол, — наш подарок... На счастье!

Последние слова он почти выкрикнул, оглядел всех, как бы определяя, есть ли не согласные, а затем церемонно поклонился и сел. И тут поднялся из-за стола невысокий мальчик с тонким смуглым лицом... Я его давно приметил. Сидел он за тем же столом, за которым сидел и усатый с приятелем, но как бы слегка отодвинувшись — ничего не ел, не пил и ни с кем не говорил. Его соседи вели оживленную беседу, жестикулировали, потягивали вино, а он будто бы и не слышал ничего и смотрел не на них, а куда-то дальше. И вот этот мальчик встал, вынул из футляра скрипку и, все так же ни на кого не глядя, заиграл что-то до того щемящее, что вокруг действительно стало тихо. Я видел, как официант поставил поднос, прислонился к косяку двери и стал слушать. Мальчик играл превосходно. Скрипка жаловалась, лицо мальчика нервно подергивалось. И мне подумалось, что этой мелодией он рассказывает о себе, о своей жизни здесь, на юге, точнее, о том в ней, что невозможно передать словами. На мгновение скрипка замерла, но тут же зазвучала снова, весело и легко... Когда мальчик закончил играть, все захлопали, а кто-то крикнул: «Бис!» Мальчик уложил скрипку, закрыл футляр и тотчас ушел. Усатый стал громко говорить что-то своему соседу, который сидел с покрасневшими глазами и молча слушал, затем вскочил и сказал:

— Справедливо, да?!

Обвел зал глазами, подозвал официанта, и они ушли.

— Ты понял что-нибудь? — спросил меня Рогачев. — Как-то все странно.

— Один выиграл, другой проиграл, — ответил я, хотя и не был уверен, что эти двое спорили о таланте скрипача. — Все как принято у людей.

Мы посидели еще немного и отправились в гостиницу.

И когда шли к автобусу по освещенной улице, Лика небрежно взяла Рогачева под руку и увела вперед. Догадливая, нечего сказать. Я воспользовался этим и попросил Татьяну выйти попозже к скамейкам перед входом, где обычно собиралось много летчиков и где засиживались далеко за полночь. Она ответила, что очень устала и хочет спать.

— Ты, конечно, не поверишь? — насмешливо поинтересовалась она. — Женщина отказывается только в том случае, когда не хочет встречаться.

— Конечно, — подтвердил я, вспомнив, что когда-то говорил ей об этом. — Разве не так?

Она вздохнула и промолчала.

Я готов был поверить, что она устала, тем более что крутилась на ногах весь день, если бы она добавила несколько слов о том, что мы встретимся после рейса. Но она молчала, и тогда я спросил напрямик, что она сказала, отдавая часы.

— Ничего, отдала, да и все. Ты еще помнишь об этом?

— Возможно, он предложит тебе встретиться, — сказал я, пристально вглядываясь в ее лицо. — Дай мне знать, хорошо?

— Устала я от всего этого, — проговорила она со вздохом и торопливо добавила: — Хорошо, я скажу тебе.

Я поверил, что она устала, но что-то в ее голосе царапнуло меня: вроде бы я не должен надеяться, что она передаст слова Рогачева... Подошел автобус, мы втиснулись в него и поехали. На душе было скверно: Татьяна стояла рядом, а казалось, она была далеко.

Саныч уже спал, поэтому я разделся в темноте, а после лежал с открытыми глазами: сон не шел. Снова я думал о Рогачеве, о его внезапной вежливости и уверенности. Что же произошло? Ведь он меня ненавидел, убедившись, что нам с ним не по пути, но это было давно. А что-то, чего я не знал, произошло на днях — но что произошло? Вопросы не давали мне покоя. Я прикидывал, возможно, он приготовился расправиться со мною и подобрел только для того, чтобы удар оказался больнее? Или же он пробовал зубы на мне и на Татьяне от нечего делать? Так сказать, для тренировки. Но это было не похоже на Рогачева, который ничего не делал просто так. Что же тогда? И вдруг мне пришло в голову, что он влюбился...

Я встал с кровати, осторожно нашарил в кармане сигареты и закурил. Вот те на! Продумал свои планы человек лет на сто, взвесил все «за» и «против», начал действовать, и вдруг — любовь. Известно, она слепа. Мне сразу же вспомнилось, как однажды он признался шутя, что любовь, по сути, стоит копейки, а расплачиваться за нее приходится рублями. До таких глубин он дошел после романа с одной бортпроводницей — они и встречались мало, но этого времени хватило, чтобы она родила сына. В отряде об этом долго говорили. Впрочем, произнося слово «любовь», он имел в виду то, чем развлекали себя многие, а ему ведь не хотелось отстать от людей и в этом.