Леонид Соловьев - Рассказы

Слова его звучали гневно и требовательно, и я — недогадливый человек! — понял наконец их мудрость. Это была мудрость воскрешенного революцией, окрепшего духом народа, который по-новому читает свою историю и в прошлом своем, достойном не только проклятия, жадно ищет страницы, повествующие о героях и гениях, чтобы, очистив их и украсив благородным вымыслом, гордо, вслух прочесть перед всем миром. Я понял, что не имел права спорить с ним и допекать его правдой; то, что он говорил, было гораздо большим, чем правда.

Я извинился и сказал, что если ему угодно, то было все — и диспуты с Ходжа Камолом, и донос; но он не согласился, заботливо оберегая от пятен другую, еще более древнюю страницу истории своего народа.

На рассвете я двинулся дальше, в глубину Ферганской долины. Нур-Эддин второй взял с меня обещание написать о Солнечном мастере. Я провел в Фергане три месяца; я встречался с бригадирами, колхозниками, гидротехниками, секретарями райкомов, с мирабами, чайханщиками и почтальонами, — все спрашивали — видел ли я знаменитую чайхану колхоза «Интернационал», познакомился ли с художником Юсупом, который называет себя «Нур-Эддин второй», и что я знаю о Нур-Эддине первом, Солнечном мастере, И рассказывали мне о нем, — чаще то, что я уже слышал, иногда — новое, придуманное вчера. И просили: «Напишите обязательно напишите; все хорошее, что вы скажете о Солнечном мастере, все будет правильно!» Я всем обещал: «Напишу», — и как видите, плохо ли, хорошо ли, но я выполнил свое обещание, данное под горячим солнцем, в цветущей, голубой и зеленой долине, где секретари райкомов, колхозники, бригадиры, гидротехники, мирабы и почтальоны — солнечные мастера простого человеческого счастья — с любовью и благоговением вспоминают о Солнечном мастере.

1936