Леонид Соловьев - Рассказы

Он отрицательно покачал головой. Нет, после Солнечного мастера никто не может быть первым. И почему я считаю Солнечного мастера только орнаменталистом? Он занимался и живописью, — предание говорит об этом с достаточной ясностью.

Дальнейший рассказ о зрелых годах великого мастера заставил меня насторожиться. Рассказчик уверял, что Солнечный мастер был очень дружен со знаменитым наманганским жителем, суфийским проповедником, циником и остряком Дивана-и-Машрабом, чьи анекдоты и газели до сих пор можно слышать в чайханах. Годы жизни Дивана-и-Машраба установлены довольно точно; если легенда об этой замечательной дружбе имеет под собой какие-то основания, значит Солнечный мастер жил примерно во второй половине XVII века и, вопреки всем утверждениям рассказчика, никак не мог враждовать, встречаться и спорить на диспутах с другим замечательным представителем старой среднеазиатской культуры, с Ходжа Камолом. Последователь Джелал-Эддина Руми, знаменитый поэт и философ-мистик Ходжа Камол, имя которого и посейчас носит одна из ходжентских улиц, умер за двести лет раньше. Все это я доказывал Нур-Эддину второму; он горячился, упрямо отвечая мне притчами и легендами, в которых несомненным было только одно, — что они сочинены совсем недавно, если не тут же, на месте. Нур-Эддин второй подробно описывал диспуты; поочередно меняя голос, он говорил то писклявым, неприятным дискантом за Ходжу Камола, то мощным и благородным басом за Нур-Эддина. По его словам, один из этих диспутов и привел Солнечного мастера к гибели. Дело было (а правильнее сказать: «не было») в старом Коканде, на базаре, близ медрессе Мадали-Хана, воспитанники которой вместе с базарными завсегдатаями составляли аудиторию.

Ходжа Камол спросил:

— Признаешь ли ты, Нур-Эддин, справедливым утверждение великого Джелал-Эддина Руми, что слова корана имеют семь смыслов, распределенных по степеням, — от первого, прямого и понятного всякому человеку, до третьего, приводящего в замешательство самый тонкий разум, и далее — от четвертого смысла, не понятого еще никем, до седьмого, который будет открыт богом самому себе только в день суда?

— Нет, — ответил Нур-Эддин, — я не признаю семи смыслов.

Ропот прошел по рядам слушателей, но все сейчас же затихли, ожидая дальнейших слов Нур-Эддина. Он продолжал:

— Первые три смысла, понятные людям, я мог бы еще признать, но как я могу поверить Джелал-Эддину Руми, если остальные четыре смысла, по собственному его утверждению, скрыты от людей, а следовательно и от самого философа? Как можно утверждать истинным и существующим непознаваемое? Кроме того, я должен заметить, Ходжа Камол, что в передаче слов Джелал-Эддина Руми ты допустил кощунственное искажение. Ты говоришь, что седьмой смысл будет открыт богом самому себе только в день суда; следовательно, до этого дня седьмой смысл неизвестен и самому богу? Но подумай, можно ли после этого назвать бога всемогущим и всепостигающим?

Снова ропот прошел по рядам слушателей; зашевелились белые чалмы. Нур-Эддин не обратил на это внимания и не прервал своей речи.

— Твое кощунство, Ходжа Камол, не оскорбляет меня, но только помни: если в своем понятии бога ты откроешь малейшую лазейку для сомнения, ты волей-неволей придешь к полному отрицанию его. Заботясь о спасении твоей души, почтенный Ходжа Камол, предупреждаю: закрой глаза, не смотри и не думай, иначе гибель твоя неизбежна. То же следует запомнить и вам, — добавил он, обращаясь к воспитанникам медрессе, — и стараться поменьше думать над смыслом того, что вам преподают, иначе яд сомнения может легко проникнуть и в ваши еще молодые, не затвердевшие умы. Раздумывая над книгами, вы, по неопытности, можете открыть за ними вместо шести тайных смыслов всего-навсего одну бессмыслицу, а это — гибельно.

Никто не мог понять — всерьез или в насмешку говорит Нур-Эддин, но так как за ним давно установилась репутация опасного вольнодумца, то Ходжа Камол решил, что правильнее будет принять эти слова за насмешку и не согласиться с ним, а наоборот — возразить.

— Ты сам кощунствуешь! — ответил Ходжа Камол. — Ты сказал: «Как можно утверждать истинным и существующим непознаваемое?» Бог непознаваем для нас; что же, по-твоему, мы не должны считать его истинным и существующим? Скажи — признаешь ли ты по крайней мере единого бога творцом вселенной?

Нур-Эддин подумал и ответил:

— Если мы не можем представить себе вселенную иначе, как созданной, — это свидетельствует лишь о слабости нашего воображения, но еще не является доказательством того, что вселенная действительно была создана. Вселенная может быть и не созданной, а существующей в основе своей вечно.