Байрон бунтует, создавая мир условный в утверждении и реальный в отрицании.
Лермонтов искал своего решения и писал:
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Мы же начинали писать про Байрона – только про Байрона, без выделения понятия «другой».
Путь Белинского от Гегеля к новому, революционному пониманию Гегеля шел через анализ «Героя нашего времени». Герой романа Печорин был человеком, который не покорялся.
Но и старый роман был переполнен несчастьями.
Вертер любил жену друга и получил смерть, но если бы он получил Лотту, то жизнь вместе с женой дала бы ему горечь похмелья.
Обычай кончать романы браками имел внутренней причиной то, что браком кончалась борьба человека за свою поэзию с прозой жизни.
Здесь опускался занавес.
Толстой в предисловии к «Войне и миру» писал: «...брак представлялся большей частью завязкой, а не развязкой интереса».
В «Анне Карениной» происходит расширение анализа за те пределы, которые были только осмыслены в «Эстетике» Гегеля, но ставились самой действительностью. Люди продолжают бороться за свое счастье, никаких преград нет, жизнь не хочет остановиться.
И вот оказывается, что снова появилась смерть героев в середине романов; они не могут жить, потому что они еще не могут победить. Они не могут победить сами по себе, одни.
Левин не бросается под поезд, но он прячет шнурок и ружье. Его окружает неустроенный мир.
Буржуазный реалистический роман в конце XIX века давал мир неустроенным, он выразил мир капитализма могучим и уже внутренне опровергнутым. Его счастливые развязки уже давно были недостоверны и вызывали у романистов самоиронию.
Вальтер Скотт говорил, что благополучный конец романа – это сахар, оставшийся неразмешанным на дне чашки чая.
Нет, это сахар, которым заедали горечь жизни, растворенную в романе. Сахар истаивал.
Автор коротко оправдывается перед читателем
Апулей и Боккаччо не мои современники. Почему же сперва пишу о них, а не о сегодняшней литературе?
Потому, что анализ легче давать на историческом материале.
Кроме того, как говорит Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы»: «И надобно еще спросить себя, точно ли мертвецы лежат в этих гробах? Не живые ли люди похоронены в них?» История помогает понимать не только несправедливо забытое, ей нужно и давнее прошлое для понимания сегодняшнего. Далее Чернышевский замечает:
«Важно иногда бывает знать происхождение мнения и первобытный, подлинный вид, в котором оно выразилось, – часто этого бывает довольно, чтобы вполне оценить годность этого мнения для нашего времени, – часто оказывается, что оно принадлежит неразрывно к системе понятий, невозможных в наше время».
Мы говорим о литературе, а старая литература – это не только «мнение», это вещь, пережившая свое время, явление особого рода, особой исторической судьбы.
В 1830 году Пушкин в Болдине составлял «Проект предисловия к VIII и IX главам «Евгения Онегина».
VII главу ругали в журналах. Пушкин возражал:
«В одном из наших журналов сказано было, что VII глава не могла иметь никакого успеху, ибо век и Россия идут вперед, а стихотворец остается на прежнем месте. Решение несправедливое (т. е. в его заключении). Если век может идти себе вперед, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться, – но поэзия остается на одном месте, не стареет и не изменяется. Цель ее одна, средства те же. И между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарились и каждый день заменяются другими, произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны.
Поэтическое произведение может быть слабо, неудачно, ошибочно, – виновато уж, верно, дарование стихотворца, а не век, ушедший от него вперед».
Это не означает, что произведение искусства, даже самое высокое, существует и признается непрерывно.
В момент величайшего развития таланта Пушкина Белинский говорил об осени Пушкина, с печалью анализируя «Пиковую даму».
К Пушкину Белинский вернулся в результате своего духовного роста и при помощи анализа творчества Лермонтова.
Но все же литературные произведения, восстановляемые и вновь читаемые, существуют сотни и тысячи лет. Они родятся сегодняшним днем, они злободневны, но существуют они не злободневно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу