Иван Шевцов: Бородинское поле

Глеб отрицательно покачал головой.

Вера Ильинична с Варей быстро накрыли стол: не ужинали, ждали Глеба. Было вино, была водка - не было веселья. Великая беда обрушилась на страну, неутешное горе вошло в семью Макаровых.

- Вот и Славки нет, - говорила Вера Ильинична, - знать, не отпустили начальники. А Варя ездила к нему, наказала, что отец сегодня из госпиталя заявится. А вишь - не отпустили.

- Ты виделась с ним, Варя? - Глаза Глеба оживленно заблестели.

Святослав, его сын, учился в Московском военно-политическом училище.

- Нет, Глеб, не удалось. Он был на занятиях. Записку через дежурного передала, - ответила Варя.

- Как война началась, всего один разок-то и побывал дома, Да и то на часок забежал, - сообщила Вера Ильинична. - Ты кушай, сынок. Кушай. Исхудал-то как…

- Были бы кости, мать, а мясо нарастет, - сказал Трофим Иванович поднял граненую стопку: - За здоровье наших воинов, чтоб отступать, значит, перестали. Пора бы его, проклятого, назад погнать.

Глеб выпил молча, ничего не сказал на отцовские слова, посмотрел на мать умиленно - как она изменилась за эти два года, - перевел глаза на сестру. Заметил:

- А ты, Варя, какая-то другая. Не похожа на ту, что ко мне в госпиталь приезжала. Не пойму, в чем дело.

- Секрет, братец, - лукаво улыбнулась Варя родниковыми глазами.

- Открой, - пошутил Глеб.

- Нет, ни за что. Сам догадайся.

Олег смотрел на жену тихим влюбленным взглядом, и лицо его, теперь уже не казавшееся Глебу бледным, светилось нежным внутренним светом. Глеб поймал его взгляд и решил: а в нем есть что-то приятное, располагающее. Жидковат малость телом, но и Варя под стать ему - хрупкая и в свои двадцать четыре года выглядит совсем юной. Глеб пожал плечами. Олег сказал:

- Я вам открою секрет.. Разрешаешь, Варя?

Смеющиеся, с бирюзовой синевой глаза ее разрешили.

- Она прическу меняет два раза в месяц, - выдал Олег.

Варя действительно часто меняла прическу. Ее блестящие каштановые волосы легко и естественно принимали любую форму. То, гладко зачесанные назад, ложились на затылок тугим узлом, открывали высокий лоб и придавали ее лицу выражение доверчивого смирения. То, наоборот, челка закрывала лоб по самые брови, и тогда лицо ее становилось круглым и слишком серьезным. Была еще одна прическа у Вари, которая больше других нравилась Олегу. Это когда волосы вздымались пышной волной и орлиными крыльями падали на обе стороны. Олег говорил тогда: вот это настоящая Варя.

Глеб думал о тосте отца. Он смотрел на него - старого потомственного рабочего, который из шестидесяти пяти лет сорок восемь провел на столичном заводе "Борец", смотрел и старался понять, что сейчас волнует отца. Собственно, это был один-единственный и самый острый вопрос: до каких пор мы будем отступать? И почему отступаем? Должен же кто-то дать ответ на этот вопрос. Не архитектора ж ему спрашивать и не дочь. Ведь Глеб был там, в самом пекле, в жарких сражениях. И не рядовой же он - как-никак командир полка.

Глебу часто казалось, что штатские люди, рабочие и работницы, такие, как его мать и отец, в чем-то упрекают наших воинов за поражение и конечно же корят больше командиров, чем рядовых. Было горько это сознавать. И, как бы отвечая на безмолвный вопрос отца, Глеб сам начал рассказывать о первых боях в приграничной полосе, когда их мотомеханизированный корпус вступил в неравное единоборство с танковыми колоннами фашистов. Он рассказывал о мужестве и героизме своих товарищей.

Но у них больше танков и самолетов - и в этом их сила, - говорил Глеб и понимал, что аргументы его малоутешительны.

Варя так и сказала:

- Что ж, выходит, и остановить его нечем? Так он запросто и до Москвы дойдет.

- Нет, Варюша, совсем не запросто. Он идет по своим трупам, - быстро и с убеждением ответил Глеб, хмуря густые темные брови.

- Наполеон тоже до Москвы дошел, а чем кончил? - заметил Трофим Иванович. - Россия - она не такой кусок, чтоб запросто проглотить. Нет, подавится. Как Наполеон.

- У Наполеона, папа, не было танков и самолетов. А этот Москву бомбит, - возразила Варя. - Почти каждую ночь налеты.

- Ну и что? А Москва, как стояла, так и стоит, - в волнении парировал Трофим Иванович. Худое лицо его зарумянилось, узкие, со вздувшимися венами руки задрожали. - Стоит и стоять будет! - пригвоздил накрепко. Прибавил в запале: - И над Москвой он не летает. Кишка тонка. Разве что ночью, в потемках, как вор, пытается. А не может. Потому как бьем.

- А бомба на Моховой, - напомнила Варя. - Представляешь, Глеб, в самом центре, у стен Кремля, падает огромная бомба.