Владимир Фалеев - Дом моей судьбы

На танцах видела Аню, танцующую с Лешей.

Илья Борисович задержал меня в классе после урока, мы сели друг против друга на парты.

«Ты на меня не обижаешься за прошлое?» — спросил усмехнувшись.

«Нет, Илья Борисович». Я его стеснялась.

«В школе-интернате была ты совсем девочка, а теперь повзрослела. Сейчас с тобой можно говорить по-взрослому. Меня беспокоит твой дневник. Слышал, будто бы записываешь в него подробности своей жизни. Не хотелось бы, чтобы он пошел гулять по рукам. Могут быть непредвиденные неприятности».

«Дневник в надежном месте», — отрезала я.

«Ой ли! Можно его спрятать получше. Я мог бы предложить свои услуги. Лучше бы его запечатать в пакет, с ним ничего не случится».

В его кудрях много седин.

Пообещала ему, что никто не увидит дневник.

Выходила из школы, у подъезда меня ждал Саша Половников.

Аня была с Лешей Пахотиным. Саша неловко подтолкнул меня.

«Ну, Саша, у тебя и культура!»

«Прости, Ксеня». Он услужливо поддержал меня, пытался взять под руку, я вырвалась и убежала.

20 мая 1964 г.Сдавали экзамены. С 9 утра до 12 часов дня я торчала в читальном зале, готовилась. Потом девочки меня вытащили в коридор и стали наседать… Я рассказывала им о всех писателях и поэтах, потому что знаю литературу лучше других. Пошла сама сдавать экзамен и получила 5. Вышла. Меня окружили. Поздравляли. Я счастлива. Встречала выходящих из класса ребят и девочек и спрашивала, какие кому там, в классе, попались вопросы. Быстро писала короткие шпаргалки, иногда заглядывала в учебник, а многое писала по памяти, отправляла шпаргалки с теми, кто входил в класс.

Подошел Половников.

«Ну, как дела, комсорг?»

«А тебе не все равно?»

«Я слышал, что ты пишешь стихи, а в стенгазету их не показываешь», — сказал он.

«Ты мне мешаешь помогать ребятам», — сказала.

«Может, я тоже помогу?»

«Помоги».

Он засмеялся: «Нет. И тебе не советую, комсорг!»

Смутил меня. Я была растеряна. Понимаю, что писать шпаргалки запрещается. Но и пойти одна против всего класса не могу.

У Саши вид роскошный, он невысок, но хорошо одет — брюки выглажены, со стрелкой. Саша сказал: «Ясно море, всю группу отправляют в Тобольск!»

У него забавное выражение: «Ясно море!» То ли он ругается, то ли радуется, но всегда энергично произносит эту фразу. Ясно море!

«Ты уезжаешь, Саша?»

«Да. Нас туда распределили на работу». Он медлил с уходом. Но тут вышла из класса Найденова. Ей поставили тройку. Она смущалась или плакала. Убежала. Половников заторопился.

«Осторожнее помогай», — предупредил на прощанье. Еще задержался, пригласил меня на занятие литкружка.

«Куда?»

«Потом объясню».

21 мая.Результаты сдачи экзаменов: пять — пятерок, одиннадцать — четверок, девять — троек. Это хорошо.

В пять часов вечера мы поехали с Половниковым на автобусе в центр города. За центральной площадью, за зданием обкома партии, в двухэтажном кирпичном доме, в большом зале Сашу встретили как старого приятеля. Дяденьки, а их было человек десять, сидели на диване и на столах, на стульях, курили и обсуждали стихи. Руководил ими кудрявый, полный, очень остроумный поэт, Анатолий Кукарский. В сторонке смирно сидел другой поэт, иногда улыбался, бросал реплики. Это Федор Андреев. Я мышкой пристроилась в уголке. Когда дошла очередь до Саши, то он заволновался, пальцы рук его дрожали: достал тетрадку и стал читать стихи громко. Была потрясена его голосом, а также спором, разговорами. Откровенностью чувств, обнаженностью их.

Стихи читал взрослый мужчина, глядя на меня. Я смущалась, не знала, куда мне себя спрятать.

Саша провожал меня по улице до общежития. Мы с ним шли пешком — это километра два. Он хотел взять меня под руку. Я вырвалась. Он сказал что-то мне вслед развязное. Больше с ним, наверное, не пойду.

Вечером я сама сочинила стихотворение:

24 мая.Ребята из группы № 40 разъехались по домам. Саша робко постучал в дверь, вызвал меня в коридор. «Уезжаю в деревню, — сказал, держа в руке сумку. — Отдохну и поеду работать в Тобольск».