Агния Кузнецова (Маркова) - Мы из Коршуна

– Во-первых, тротуары – дело поселкового Совета, а не твое, а во-вторых, ты забыл, что, кроме репетиций и тротуаров, у всех есть школьные задания.

– Кто захочет – успеет. Надо приучать себя к организованности… С тобой, я вижу, договориться нельзя. Ты, кроме театра, ничего знать не хочешь.

– А ты однобокий, узкий! У тебя на глазах лошадиные шоры, ты ничего не видишь, кроме дороги, по которой идешь. – Саша порывисто приложила к вискам ладони, показывая, как шоры загораживают Ване мир.

Архип прекратил работу, вылез из-под скамьи и с интересом смотрел, думая, что разыгрывается сцена из спектакля.

– Ты собираешься быть руководителем! – горячо продолжала Саша. – Вот и учись шире смотреть на вещи, все охватывать, все взвешивать.

– А, – с досадой махнул рукой Ваня, – с тобой не сговоришься, – и спрыгнул со сцены в зал.

– Я сейчас же пойду к Федору Алексеевичу! – крикнула ему Саша.

Архип наконец понял, что это не сцена из спектакля, а самая настоящая ссора, и занялся своим делом.

Ваня ушел, а Саша долго не могла успокоиться.

Неприязнь к Ване, охватившая ее во время разговора, сразу же улеглась, даже вспомнилось, что незнакомый, сердитый блеск глаз и горячая порывистость движений ему были к лицу. Но Саше стало горько от этого резкого разговора с дорогим человеком. Неужели нельзя было не говорить неприятных слов? Неужели невозможно понять друг друга и найти выход из создавшегося положения? Ей казалось, что произошло непоправимое и дружбе настал конец.

У Вани настроение было не лучше. Захваченный печальными размышлениями, он шел по улице Коршуна. Начинало смеркаться. Опустив руку в карман, Ваня нашарил полупустую коробку сигарет и спички. Все это он утром отобрал у четвероклассника. Ваня остановился, достал сигарету, зажег ее, затянулся и закашлял. «Нет, это не поможет», – решил он, бросил на землю дымящуюся сигарету, придавил ногой и вдруг услышал тонкий, язвительный голосок:

– Гражданин, не засоряйте Коршун, поднимите окурок!

Ваня вздрогнул. Около него стояли две девочки в пионерских галстуках и красных повязках на рукавах. Ваня смущенно поднял окурок, зажал его в руке и, пробормотав извинение, скрылся во дворе школы.

«Вот как иногда получается, – с досадой думал он. – Сам распределял дежурства школьников по Коршуну, проводил беседы о соблюдении порядка в родном поселке и сам оказался нарушителем. Ну и неудачный же день выдался!»

В комитете комсомола Ваня закрылся на ключ, сел за стол, подперев руками голову. Делать ничего не хотелось.

В это же самое время Саша постучала в дверь к директору и, получив разрешение, вошла в кабинет. Федор Алексеевич стоял у стола.

– Ну, что случилось?

Саша рассказала о сорванной репетиции, о своей тревоге, о разговоре с Ваней. Федор Алексеевич протянул к столу руку, снял трубку с самодельного телефонного аппарата.

– Алло! Иван Иванович, ты здесь? Чем занят? Зайди-ка на минуту.

Вошел Ваня.

– Здравствуйте, – сказал он директору, а Саше бросил: – Уже?

Она поняла: мол, уже наябедничала? И снова тревога захватила Сашино сердце. Нет, не думала она, что отношения с Ваней станут такими некрасивыми, мелкими. Кто же виноват в этом?

– Я вас слушаю, Федор Алексеевич, – останавливаясь напротив директора, отрывисто сказал Ваня. В этих словах, в его спокойной позе, в руках, опущенных по стойке «смирно», чувствовалось подчеркнутое желание держаться с достоинством.

– Вот что, друг, – прикасаясь к его плечу, сказал директор, – сегодня приходили ко мне две мамаши, на комитет комсомола жаловались. Очень уж, говорят, много общественной работы даете школьникам. Некогда классные задания выполнять, и дома помогать времени не остается.

– Это ненадолго, Федор Алексеевич. Мы решили к Октябрю тротуары закончить.

– Не обязательно к Октябрю. Сильно круто ты взял, Иван Иванович, полегче надо. Ну, и освободи от тротуаров артистов. Олимпиада приближается, поторапливаться с этим надо.

– Слушаюсь, – так же отрывисто сказал Ваня, подчеркивая, что он именно слушается, а будь его воля, сделал бы по-другому. – Я свободен?

– Иди, дружок. – И, помолчав, добавил: – Я договорюсь с поселковым Советом о воскресниках всего населения. Это ускорит дело.

Ваня вышел, не взглянув на Сашу.

– Ну, довольна? – спросил Федор Алексеевич.

– Довольна, – натянуто улыбнулась Саша, пытаясь скрыть чувство растерянности и подавленности, охватывающее ее все больше и больше.

Несмотря на вечернее время, в интернате было тихо. Многие ученики сидели во дворе на скамейках, и с улицы доносился их веселый смех. Кто-то отправился в клуб посмотреть кинофильм, иные, закрывшись в комнатах, учили уроки.